Хлопушин поиск

Зуев-Ордынец Михаил Ефимович

– Оттуда, с Источенского завода. Купец питейной продажи. Насилу от душегубов вырвался. Да вы спуститесь вниз, он вам все по порядку обскажет...

В зале, где в уголке еще лежал убитый попугай, Шемберг увидел молодого парня в длиннополом кафтане и в сапогах выше колен.

– Батюшка барин, – бросился он к управителю, – бегите, душеньки свои спасайте! Разорили наш завод душегубы, кабак мой сожгли. Как же я теперь ответ держать буду?

– Не мели без толку! – услышал Шемберг за своей спиной спокойный голос

и обернулся. Секунд-ротмистр, одетый, даже с пристегнутой саблей, стоял сзади него.

– Когда напали на завод? – спросил ротмистр.

– Скоро после полуночи. Потаенно подкрались, а потом как загалдят...

– Много их?

– Сила несусветная! С дрекольем, с пиками на слом бросились. Избы предместья зажгли, на пристани барки и лес тоже запалили. Потом в ворота ломиться начали.

– А гарнизон ваш?

– Гарнизона на бунтовскую сторону переметнулась. У пушек клинья вытащили, ворота открыли и бунтовщиков с хлебом-солью встретили. А те, как вломились на завод, контору и дома мастеров пожгли, а все заводское устройство, фабрики, амбары и магазею, где для работных провиант сложен, не тронули и даже свой караул поставили.

– А работные люди бунтовщикам отпор дали? – спросил Шемберг.

– Куда там! – Кабатчик злобно отмахнулся. – Тотчас к злодеям пристали. Мастера да нарядчики, те в горы убежали. А заводской управитель и офицер в каменном господском доме заперлись. Да где уж, доберутся и до них. Это счас бунтовщики палят, по господскому дому.

– А наших кого не видел среди злодеев? – осторожно спросил Агапыч.

– Были и ваши. Павлуха Жженый и еще некоторые. Они у нас две пушки на лафетах забрали. Похвалились, что ваш завод пойдут громить. А за набольшего у бунтовщиков пугачевский полковник, прозвищем Хлопуша.

– Хлопуша? – управитель вздрогнул. – Тогда пощады нам не будет. Хлопуша с нашим Жженым, говорят, большие друзья.

– Ладно. Иди, – сказал кабатчику ротмистр.

Но тот переминался с ноги на ногу и не уходил.

– Для вас у меня тоже весточка есть, ваше благородие, – обратился он, наконец, к ротмистру, – слышал я, как бунтовщики меж собою похвалялись, будто скопище пугачевское вашу Верхнеяицкую фортецию обложило. А в ней генерал Деколонг с отрядом спрятался.

Ротмистр заметно растерялся.

– Та-ак, – протянул он, подкручивая усы задрожавшей рукой. – Начальник сибирского корпуса генерал Деколонг осажден пугачевской рванью. В мыслях не держал, что бунт столь яростен будет. И, обращаясь к Агапычу, попросил:

– Не откажи, сударь, вахмистра моего ко мне крикнуть.

– Что вы предположены делать? – забеспокоился Шемберг.

– Неужели, сударь, не догадываетесь? – Повидла нехорошо улыбнулся. – Ретироваться надо. Здесь остаться – наверняка эскадрон погубить.

– Но ведь ваша крепость осаждена бунтовщиками?

– Мало ли крепостей

и городов в здешних краях. И не все их пугачевцы обложили. На Челябу пробираться будем. Воевода Веревкин нас с открытыми объятиями встретит. У него теперь, при временах столь тревожных, каждый солдат на счету. Оттуда, из Исецкой провинциальной канцелярии, полагаю, воспоследует руководство притушением сего дерзкого бунта.

– А я как? – растерялся управитель.

Ротмистр пожал плечами.

– Я вас не бросаю. Коль в седле умеете сидеть, поедете с моим эскадроном. Я не варвар, как думают некоторые, – многозначительно подчеркнул он. – Жизни вас лишать желания не имею.

– Мой бог! Прошу вас, господин секунд-ротмистр, забудьте эти мои глупые слова. Умоляю, забудьте, – протянул к офицеру руки управитель. – Я сознаюсь, что был дурак. Но как же я брошу здесь деньги, меха, золото? Господин граф накажет меня за это.

– Вас я беру, – холодно оборвал его ротмистр, – а до остального мне дела нет. Обоза у нас нет, эскадрон пойдет налегке. Из-за вашей рухляди я голову терять не намерен.

– Рухляди! – Управитель в ужасе всплеснул руками. – Графское золото – рухлядь?

«Не о графском ты золоте заботишься, а о своем. Насосался у нас здесь, как пиявка», – подумал со злобой Агапыч.

И, подкравшись к управителю, торопливо шепнул ему на ухо:

– Подарочек его благородию посулите, он и перестанет ломаться...

Шемберг, хлопая туфлями, побежал в спальню и тотчас вернулся, неся мешочек из замши. Развязав торопливо, опрокинул его над столом. Сверкающей струей полились сиреневые и сине-алые аметисты, золотистые хризолиты, топазы-тяжеловесы, розовато-желтые селениты.

– Вот, – сказал Шемберг, – я давно хотел сделать вам презент. Прошу, пожалуйста, принять.

Гусар пренебрежительно посмотрел на груду камней, «Дешевкой хочет немец отделаться. Рубины и изумруды, небось, не показывает. Здесь товару и всего-то целковых на пятьдесят».

А Шемберг, заметив равнодушный, презрительный взгляд офицера, занервничал:

– Это есть селенит, лунный камень, – взял он из кучки камешек с шелковистым отливом, желтый, но с затаенным багрецом внутри. – От него в доме тишина бывает. Если, пример, жена сварливая...

– В собак им пулять, селенитом вашим. В Екатеринбурге на базаре его сколь хочешь, – пренебрежительно выпятил губу Повидла.

– О, бог мой! – всколыхнулся управитель. – Селенит – в собак пулять.

Он заторопился, дорогое время уходит, разровнял по столу ладонью камни и, словно угадав мысли секунд-ротмистра, вытащил единственный в камнях рубин.

– Ахтунг! Шесть граней! Екатеринбургской огранки работа. Не хуже амстердамской. – Он поднес к свече камень густого кровавого цвета. – А днем, светом нальется, не так еще заиграет!