Хмельницкий.
Шрифт:
— Жолкевский? Так пан является жолнером польского войска? — допытывался австриец.
— Да, пан… польского. Но я украинец, казак Богдан Хмельницкий. Вместе с сыном и племянником гетмана Жолкевского был в плену. А потом…
Богдан рассказывал, перескакивая с одной мысли на другую. А кому рассказывает, открывая свою душу: друзьям или врагам? Однако сейчас он не думал об этом. Но ему было ясно, что эти воины — враги турецких янычар! Этого было вполне достаточно, чтобы рассказать им о своих мытарствах.
Венгерские крестьянки по-матерински ухаживали за ним во время болезни: окружили его лаской
2
Все лето и осень лисовчики спорили друг с другом и со своими командирами. Причин для этого было достаточно. Война, из-за которой они, приглашенные австрийским цесарем, прибыли сюда, на придунайские земли, приутихла на какое-то время. Иногда только происходили небольшие столкновения с отрядами турок, союзниками Бетлена Габора, рыскавшими вдоль Дуная.
Бетлен капитулировал, выторговав у цесаря захудалое герцогство на Дунае. А может, только притаился в этом герцогстве, ожидая подходящего момента, чтобы снова объединить свое, ныне деморализованное разноплеменное войско.
После острых, долгих ссор между полками и сотнями, между казаками и жолнерами да их командирами лисовчики Стройновского разделились на два лагеря. В одном — преданные Стройновскому, в другом — безгранично преданные своей родине и ее свободе!
К последним присоединились и сотни элеаров, пришедших из-за Дуная, которые до сих пор воевали на стороне Бетлена Габора. Капитуляция князя перед Веной открыла им путь для воссоединения со своими братьями лисовчиками полковника Стройновского.
Прошел целый год, когда казаки и жолнеры впервые омыли в Днестре свои раны, а потом запили его водой тяжелую победу над войсками молодого султана. Кости султана, растерзанного собственным народом, уже тлеют в позорной могиле на турецкой земле. А казаки и жолнеры только теперь поняли, что они снова воюют не по воле народа, а по воле все тех же королей да из-за их корысти.
И они оставляли придунайские земли, возвращались на родину.
Полковники, сотники, атаманы создавали из них полки. Все опять, но уже по-новому, становилось на свои места. Люди отстояли свое право вернуться к родным очагам!..
— Осточертели эти скитания, панове старшины. Было бы за что кормить вшей на чужбине! А то все за те же обещания да добычу, которую мы, как разбойники, хапали в чужих краях и селениях… — возмущались пожилые казаки и жолнеры.
Полковник Стройновский тоже не сидел сложа руки, не выжидал. Он дал свое согласие цесарским комиссарам. Вот это согласие и заставило его скакать от полка к полку. Он уговаривал старшин, взывал к совести жолнеров и казаков, обещал хорошие заработки:
— С чем вернетесь домой, отвоевавшись, словно после всенародного восстания? А цесарь вон золотые гульдены присылает…
— Осточертела такая жизнь, пан полковник! В глазах у нас мелькают эти золотые гульдены, уже люди от голода и болезней слепнут… — стоял на своем полковник Ганнуся.
— Да хоть не подбивайте других. Поляков бы оставили в покое, не подстрекали бы их, — упрекал Стройновский. — Пришли сюда как полки, возглавляемые знатными шляхтичами. А возвращаются точно стадо трусов.
— Это
— Поведет пан Хмелевский, шляхтич?
— Да, уважаемый пан! Шляхтич Станислав Хмелевский возглавит своих соотечественников жолнеров и поведет их на родину! Что казаки, что жолнеры одну чашу горя испили да чужбине. Сотни их погибли, помогая императору Австрии покорить чехов и венгров. Ведь приглашали нас только на несколько месяцев, чтобы поддержать цесаря в борьбе с турками. Я сам добровольно пошел, поверив монаршему слову. А оказалось… казаки и поляки вынуждены воевать против таких же людей, как и сами, только находящихся под знаменами другого князя! Ведь они тоже боролись за свободу своего народа!
— Дело не в покорении, пан ротмистр; Пора наконец шляхтичам понять, что уже настало время объединиться всем сторонникам римской апостольской церкви… Да и сбить спесь с зазнавшегося султана, освободить народы христианской веры от векового турецкого ига. Объединиться под знаменем римского распятия.
— Ну и шел бы, пан полковник, со своим распятием куда-нибудь в Царьград. Болгары вон тоже христиане. Есть кого защищать…
— Турки называют болгар неверными, как и всех диссидентов, не подчиняющихся государственным законам. Патриарха христианского, как и священников покойного Сагайдачного, очевидно, тоже турки посвятили… Да что мы тут, пан ротмистр, спорим, как торгаши! Уходите, никто вас не задерживает. Пан староста будет рад встретить своего сына-труса.
Хмелевский стремительно бросился к Стройновскому. Но кто-то из старшин придержал его за рукав. И это охладило молодого ротмистра. Остановился, искоса «посмотрел на полковника горевшими злостью глазами.
— Отец мой тут ни при чем, пан полковник!.. А вы должны знать, что и другие шляхтичи не менее заботятся о своей чести и патриотическом долге.
Станислав Хмелевский повернулся и ушел, сопровождаемый одобрительными возгласами казаков и жолнеров, которые решили отправиться домой. Полковник Ганнуся, улыбаясь, проводил ротмистра глазами и, не скрывая насмешки, закончил свой разговор с полковником Стройновским:
— Повоевали, покуда не отбили охоту к авантюрам у князя Габора, присоединили венгров и чехов к австрийскому цесарю — и хватит! Зачем нам тут еще торговаться, пан полковник? Или, может, обратно пойдем отвоевывать? На мой взгляд, — а полковником я не первый год, знаю, как и пан Стройновский, — вам тоже не мешало бы вспомнить о родной стране и людей отправить допой. Разумно поступили бы, пан Стройновский… Эй, панове казаки, старшины: собирайте людей, направляемых в Чехию, а потом на Подолье, в родные края! А пану Хмелевскому советую возглавить своих «протестантов», присоединиться с ними к нам. По пути на родину тоже нужны будут хорошие вооруженные силы. Не следует распылять их.