Хмурый Вангур
Шрифт:
— Толкаю!..
Толкнул — и ухнулся в воду. Было не до смеха, но не улыбнуться сидящие в лодке не могли: очень уж смешно отфыркивался Юра, долго и величественно утирал нос тыльной стороной ладони, прежде чем принялся толкать лодку дальше…
В этот день место для ночлега они нашли с большим трудом. Пришлось остановиться на сырой, заболоченной поляне. Костер окружили воткнутыми в землю ветками и кольями, на них повесили сушить одежду и бродни. У самого пламени, кутаясь в брезентовые плащи и яростно отбиваясь от мошкары, приплясывали раздетые до трусиков «водолазы».
Утром первым из палатки вылез Пушкарев.
— Подъем, великие путешественники!
В палатке закряхтели. Спавший у костра на ложе из веток Куриков поднял всклокоченную голову, присел и закивал:
— Подыём, подыём…
4
Нодья — особым образом устроенный костер, который горит долго и жарко.
Начинался второй день плавания по Вангуру.
Он походил на первый. Все так же обступали лодку кочки. Их становилось все больше: река растеклась по болоту, берега исчезли. Собственно, реки не было — было болото.
Пушкарев решил сходить в разведку. Ушел он прямо по воде: это был единственный путь. Вернулся часа через два, измученный, заляпанный грязью, по грудь мокрый.
— Неважные дела. Болото — сплошняком.
— Может, вернемся, обойдем?
— А где он, обход? Есть он? Можем и силы и время потратить впустую.
Помолчали. Довод Пушкарева звучал вполне убедительно.
Юра с горестной ужимкой спросил:
— Значит, толкать?
— Значит, толкать, — ответил Пушкарев жестко.
— Эх, ду-убинушка, у-ухнем! — Юра не хотел унывать.
Обедали они, сидя в лодке. Сухари, консервы да по куску сахара.
— Не угодно ли кофейку? — Зачерпнув воды из-за борта, Юра протянул кружку Николаю.
Тот отхлебнул и начал плеваться:
— Гниль!
Помолчав, Николай, ни на кого не глядя, сказал с едва приметной усмешкой:
— Выходит, не на том месте, где надо бы, лодку-то построили.
Это был камешек в начальника группы. Пушкарев, конечно, понял это, взглянул на Николая, нахмурился, но промолчал.
Теперь лодку толкали по очереди. Вечером старый манси помянул шайтана:
— Пускать не хочет.
Обращаясь ко всем и ни к кому, Пушкарев спросил:
— Ну что ж, надо и поспать, а?
Николай поежился:
— Без огонька-то того…
— А что сделаешь?
Сгрудились под брезентом, приткнувшись друг к другу. В мокрой одежде было холодно почти до судорог. Куриков присоединиться к молодежи отказался. Нахохлившись на корме, он курил трубку за трубкой, и слабый огонек освещал его недовольное, хмурое лицо. Темная гнилая вода беззвучно струилась меж кочек.
Прошло не больше часа. Брезентовая горка зашевелилась, вылез Николай:
— Так совсем окоченеть можно! — Он принялся размахивать
Видимо, Пушкарев и Юра тоже не спали. Поднялись и они.
— Оно верно, — согласился с Николаем начальник группы, — окоченеть можно в два счета. Лучше уж толкать.
— Чтобы я — в воду? — поляскивая зубами, сказал Юра. — Да никогда в жизни! — И тут же перемахнул через борт. — У-ух! Пошел экспресс!
Забулькала вода, зачавкали потревоженные кочки, лодка поползла вперед…
Вскарабкавшись из-за дальнего леса, солнце увидело холодно и смутно поблескивавшую в тумане широкую гладь воды с торчавшими над ней тысячами травянистых бугорков, а среди этих бугорков — длинную деревянную скорлупку, которую толкали посиневшие от холода люди. Солнце сжалилось над ними, разогнало туман и стало припекать по-летнему щедро, жарко.
Но лишь к вечеру Вангур стал снова походить на реку: появилось что-то подобное руслу, меньше стало кочек. Забравшись в лодку, Куриков уселся на свое место, раскурил трубку и взялся за весло.
— Плывем! — закричал Юра. — Как рыба плывем!
Глава пятая
1
Алексей Архипович шагал вдоль залитого солнцем гребня Ключ-камня. Бритый шар его головы сделался уже почти бурым; старенькая парусиновая кепка, туго натянутая на макушку, каждый день светлела по сравнению с головой все больше. В брезентовых штанах, заправленных в сапоги, в просторной клетчатой рубахе с засученными рукавами Кузьминых совсем уже не походил на ученого мужа, его трудно было отличить от рабочих отряда.
Вдали показался техник-магнитометрист, сосредоточенно и медленно двигавшийся меж валунов. Профессор нагнал его и скосил внимательный взгляд на вздрагивающие стрелки прибора, на записи отметок:
— Ну, и как оно?
— Интересные отметки, Алексей Архипович. В меридиональном направлении резко увеличиваются к вершине горы. Правда, потом почему-то снижаются.
— Угу, угу! — Профессор молвил это так, будто иного ответа и не ждал. — Отметки через пятьдесят метров? А вот в этом месте, — он отчеркнул карандашом рядок цифр в записях, — ты мне построй график через двадцать пять метров. Ясно? Ну, шагай. Я на седьмой шурф.
Работа на Ключ-камне шла уже полным, ровным ходом. Кузьминых умел сделать так, что впустую не тратилось ни одного часа. Он был требователен и неутомим. С утра профессор уходил вместе с рабочими, целый день лазал по горному массиву, и два коллектора едва справлялись с теми образцами, которые он отбирал. По вечерам он просматривал и обрабатывал показания магнитометрической съемки, подолгу сидел над записями.
Жил Кузьминых в довольно просторной четырехместной палатке, в которой лежали два спальных мешка — его и Степана Крутоярова, были собраны инструмент и приборы да стоял сколоченный на скорую руку грубый стол. Лагерь засыпал, а в «штабной» палатке еще долго горел фонарь, сопел над вычислениями Алексей Архипович и ворчливо бранился Степан: он считал, что профессор может просто-напросто загубить себя непосильным трудом. Алексей Архипович к этому ворчанию привык, но иногда все же огрызался: