Хоббит, который слишком много знал

Проскурин Вадим Геннадьевич

— Бывал.

— И как?

— А никак. В первые минуты после объединения ощущения очень странные, но не болезненные, а потом очень быстро привыкаешь. А до объединения вообще не ощущаешь ничего необычного.

Олорин тяжело вздохнул.

Из тьмы вынырнул Уриэль.

— Ну что, путешественники, — сказал он, — загрустили? А зря. Я тут в прошлый раз оставил один артефакт…

Уриэль замолчал, наслаждаясь театральным эффектом.

— И что? — Я не выдержал первым.

— А то, что, помимо врат, тут еще есть каналы. Я, конечно, не большой мастер пробивать каналы в другие миры, почтенный Олорин владеет этим искусством куда лучше, я бы не рискнул уходить в междумирье по каналу без помощи опытного товарища… Но провести сканирование соседних миров я могу и сам.

Уриэль снова замолчал, приняв эффектную позу.

— Не тяни! — взмолился Олорин. — Договаривай!

— Так я уже почти все сказал. В общем, я просканировал кое-какие миры… Большинство

из них — чисто астральные, но есть и такие, где можно жить в нормальном теле. Есть даже один мир, где действует магия. Вроде бы.

— У тебя есть координаты?

— А как же!

— Тогда чего мы тянем?

— Ну… я не знаю, — Уриэль, кажется, растерялся, — надо бы отдохнуть, поесть, поспать. Нельзя же лезть очертя голову неизвестно куда, даже не отдохнув.

— Ты что, сможешь сейчас спать? — удивился Олорин.

— Гм… пожалуй, нет.

— Ну так пошли!

— Ладно, пошли, — согласился Уриэль. — Он взял со стола первый попавшийся лист пергамента. — Гляди, Олорин, еще одни стихи с переводом.

Олорин взял лист в руки и несколько минут всматривался в него, беззвучно шевеля губами. Наконец он произнес:

— Прямо про нас. Орлангур, он что, пророк или издевается?

И Олорин начал декламировать:

И дорога стала мне как жена. Только гордость и честь мне нужна, Я испил эту чашу до дна, Все, что нужно, дала мне она, Все, что нужно магу. И влачусь я, слепой, словно крот. Только знание движет вперед. Куклами двигает кукловод. Путник страждущий, Странник жаждущий, Называй меня хоть бомжом. Но мой выбор со мной навсегда, И свобода со мной навсегда, И решаю я сам за себя, Где бы я ни бродил, Дом мой всюду, где знают мой скилл. И земля для меня словно трон, Тем, кто знает, не нужен поклон. Под бродячей звездой я рожден, Одинок, но удовлетворен — Это главное. Никому не поймать меня в сеть, Лучше приобретать, чем иметь. Нет меня там, где бал правит плеть. Путник страждущий, Странник жаждущий, Называй меня хоть бомжом. Но мой выбор со мной навсегда, И свобода со мной навсегда, И решаю я сам за себя, Где бы я ни бродил, Дом мой всюду, где знают мой скилл. Мое тело лежит средь могил, Но мой дух правит сотнями сил, Где бы я ни бродил.

Олорин замолчал, с минуту в пещере стояла тишина. Наконец Уриэль прервал молчание.

— Ну что, путники страждущие, — сказал он, — будем пробивать канал или все-таки поедим и спать?

— Пробивать, — резко сказал Олорин.

— Пробивать, — подтвердил я.

— Ну что ж, пробиватели каналов, давайте пробивать канал, — подытожил Уриэль. — Олорин, мне потребуется твоя мана. Хэмфаст, от тебя пока пользы немного, просто держись поближе к нам. Дальше трех футов не отходи. Ну, поехали!

Пару минут ничего не происходило. А потом волшебный огонь, зажженный Олорином, начал

понемногу тускнеть, пещера все больше и больше наполнялась мраком, причем освещенный круг не сжимался под натиском мрака, просто разница между светом и тьмой становилась все менее значительной и… важной, что ли. Трудно описать это чувство. Мир растворялся, воздух постепенно превращался в подобие вязкого студня, двигаться становилось все труднее, наконец это стало совсем невозможно. Еще пять минут (или пять часов?), и вязкая пассивная среда стала затруднять дыхание. Я попытался дышать чаще и глубже, но это не помогало — чем выше вздымалась моя грудь, тем больше сил уходило, но измененный воздух больше не давал телу требуемых сил. Невероятным усилием воли я заставил себя умерить дыхание. Стало чуть легче, но, как говорят аннурские маги, процесс уже пошел. Сознание начало плыть, и я внезапно понял, что моя вторая жизнь вот-вот кончится так же бесславно, как и первая.

И свет померк окончательно.

Часть вторая. ХОББИТ, КОТОРЫЙ СЛИШКОМ МНОГО ПУТЕШЕСТВОВАЛ

Глава первая. АРКАНУС

1

Я мыслю, следовательно, я существую. Не помню, кто это сказал, кажется, Ежебой из Дорвага. А может, и нет. Не важно. Важно то, что, раз я думаю, значит, я еще жив.

Я открыл глаза и подумал, что я, вероятно, жив, но сплю. Я закрыл глаза и снова открыл их, но безумное наваждение упорно не желало исчезать. Шагах в пяти от меня находилось существо, которое может пригрезиться разве что в страшном сне. Ящерица размером с десять быков, вместе взятых. Пропорции тела не вполне соответствуют ящерице, но в общем, сильно раскормленная ящерица. Каменно-серая кожа, колонноподобные ноги толщиной с тридцатилетнее дерево, и самое главное — то, из-за чего мой мозг упорно отказывается воспринимать эту тварь как реальность, — ящерица в очках. Да-да, очки, в этом нет никаких сомнений, два колесных обода, деревянная перекладина между ними, две оглобли, идущие к вискам твари… Оглобли, кстати, точь-в-точь как в людских повозках, голова этого существа поистине огромна… Заканчиваются оглобли сложным сплетением канатов, это естественно: уши твари недостаточно велики, чтобы зацепить за них громоздкое сооружение. И самое безумное во всем этом зрелище то, что стекла очков старательно закопчены сажей. Интересно, кому это понадобилось и зачем?

Неизвестный шутник, нацепивший очки на гигантского яшера, не очень-то старался, поскольку сейчас это сооружение сползло на нос, перекосилось, и один глаз существа задумчиво взирает на меня поверх стекла. Тварь меланхолично жует траву, в точности как корова, и смотрит на меня. Мои глаза закрываются, и я снова проваливаюсь во тьму.

2

Холод и мрак. Непроницаемый мрак и могильный холод, столь пронизывающий и всепоглощающий, что нет никаких сил ему сопротивляться. Мое тело неподвижно, оно не дрожит, не стремится разогнать убийственную стужу потоком горячей крови. Я медленно вбираю холод, и жизнь капля за каплей покидает меня.

Так длится целую вечность, но в какой-то неуловимый момент все меняется. Откуда-то извне льются потоки тепла, целый водопад жизненной силы обрушивается на меня. Оцепенение отступает, и я открываю глаза.

Оказывается, я лежу на кровати, полностью обнаженный, а рядом с моим ложем стоит хоббит средних лет, его руки простерты надо мной, и я понимаю, что источник живительной силы — это его руки. Его взгляд встречается с моим, и он опускает руки. Его лоб покрыт мелкими капельками пота. Водопад силы прекращается, но главное уже сделано, теперь моя жизнь вне опасности.

Я открываю рот, чтобы поблагодарить спасителя, но из моих уст вырывается только нечленораздельное мычание. Я прочищаю горло и говорю:

— Благодарю тебя, почтенный хоббит. Хэмфаст, сын Долгаста, из клана Брендибэк к твоим услугам.

Хоббит огорченно качает головой.

— Галлюцинации, — говорит он. — Не бойся, это скоро пройдет, завтра ты будешь здоров.

Он накрывает меня шкурой какого-то большого зверя и уходит. А меня начинает бить лихорадка, и я снова теряю сознание.

3

На следующее утро я проснулся абсолютно здоровым. Моя одежда оказалась аккуратно сложенной на табурете, стоящем в ногах кровати, на которой я провел вчерашний день (а один ли день?). Это совсем не та одежда, в которой я пробирался в Запретный Квадрат, но это понятно, ведь я снова оказался в теле хоббита, а при смене тела одежда меняется сама собою. Я натянул штаны из мягкого джута, льняную рубаху с вышитым на груди абстрактным рисунком, опоясался широким кожаным ремнем, на который повесил кинжал в ножнах, и впервые за последнее время почувствовал себя полноценным хоббитом. Когда валяешься голый в постели, страдая то от нестерпимого жара, то от убийственного холода, а потом болезнь отступает, первые минуты осознания того, что ты снова здоров, это, пожалуй, одно из самых приятных ощущений, что бывают в жизни.