Хочешь жить, Викентий?
Шрифт:
– Здорово, Крылова! – бодро пробренчал я. – Можно, я у тебя дневник заполню? Практика кончается, а у меня ни одной записи!
– Ты был у Кости? – спросила она.
– Был, был! – торопливо пролепетал я.
– И что?
– Он здоров. Передает привет. Представляешь, – засмеялся я, – сейчас видел историю новенького, поступившего ночью!
Я взглянул на нее и перепугался. Вместо смуглого лицо ее стало мертвенно-желтого цвета.
– Ты иди… – сказала Сашура.
Я тенью выскользнул за дверь.
Несколько раз до обеда я заглядывал к ней.
Но она все лежала лицом к стене.
Во время тихого часа я все же зашел к ней. Сашура сидела на кровати и сосредоточенно смотрела в альбом с фотографиями.
– Домой ухожу, – сказал я, останавливаясь посреди палаты.
– До завтра, Шурик! – Александра взглянула на меня и улыбнулась.
Теперь она была почти такой же, как всегда. Только выражение решительной сосредоточенности во взгляде и во всей позе почему-то настораживало меня.
– Побаиваюсь тебя одну оставлять, – тихо сказал я.
– Почему?
– У тебя весь день такое лицо… словно ты решилась на что-то, на что-то…
Сашура отбросила альбом на тумбочку.
– Ты думаешь, что я из-за Кости что-нибудь сделаю с собой? – Она озорно улыбнулась и, показав кукиш, сказала: – Накось выкуси! Нет, Саня! Я ведь уже побывала там, где темнота и больше ничего.
– Я думаю, что он еще вернется.
– Единожды предав… Слышал такое?
– Единожды солгав, – поправил я.
– Одно и то же! Кто один раз отрекся, отречется снова. Сегодня мне еще тяжело, а завтра я буду смеяться, как всегда. Даже еще веселей! Ведь я еще раз победила смерть. – Она смахнула слезы и сказала: – Это последние.
– Конечно, последние! – обрадованно подтвердил я.
– А тебе спасибо, Шурик! Ты мне так помог! Жаль,
– Скукотища! Ну, во-первых, я к тебе все равно забегать буду, но самое главное: в травматологию после меня идет практиковаться Промокашка!
– Кто-кто?
– Нелька Промокашкина. Это такой человек! Описанию не поддается. Сама увидишь.
Сашура засмеялась.
– Ну ладно! Промокашка так Промокашка. Давай с тобой на брудершафт выпьем! По двадцать капель валерьянки!
Она подбросила флакончик с валерьянкой и серьезно сказала:
– Один день – и все линии жизни, – она указала на разжатую ладошку, – сместились, все изменилось. Главное, я сама изменилась, душа моя стала совершенно другой. Костя меня, новую, совсем не понимал. – Она на секунду сникла. – Если вдуматься, что было там, в той прежней жизни? Я чуть не вышла замуж за человека, который предал бы меня потом. Саня, я точно теперь знаю, что хочу делать, – хочу стать врачом! Настоящим! Я выучусь, даже не сомневайся!
– А валерьянку-то так и не накапала, коллега, – кивнул я на флакончик, который она все сжимала в руке.
– Валерр-янку, – пробурчала Сашура, один в один копируя голос элфэкашки Зинаиды Тимофеевны.
Никто не знал, почему Зинаида Тимофеевна так уморительно звала валерьянку – «валерр-янка». Мы расхохотались. Сашура накапала нам в мензурки по двадцать капель и празднично произнесла:
– Быть добру!
И мы выпили.
Игла хорошего поведения
«Ухаживал за лежачим больным Сысоевым (полная резекция желудка), менял повязку на ране, следил за давлением и пульсом, вводил катетер…»
Конец ознакомительного фрагмента.