Хочешь жить, Викентий?
Шрифт:
– И что заливается? – пожимал плечами Олег Иванович. – Ну и колокольчик эта ваша Крылова!
И все улыбались.
Шла последняя неделя моей практики в травматологии. Я твердо решил после окончания медучилища поступить в мединститут. Я хотел быть хирургом.
Как раз в эту последнюю неделю Александра вдруг очень переменилась.
– А-а, братик!.. – улыбалась она, когда я прямо с пятиминутки забегал к ней.
Но это был не тот веселый и восторженный голос, который встречал меня раньше. И улыбка
Во вторник Валентина Васильевна, палатная сестра, попросила меня в обед раздать лекарства. Я взял ящичек и пошел по палатам. Подойдя к последней, семьдесят седьмой, нашел в тетради назначений фамилию Сашуры. Ей в обед полагалась только одна таблетка – кальция глюконата. Я зашел в палату. Сашура лежала отвернувшись к стене, укрытая с головой одеялом. Я положил на тумбочку таблетку и тихо вышел. Но, отдав ящичек и тетрадь назначений Валентине Васильевне, вернулся в семьдесят седьмую.
– Сашурик, с тобой ничего не случилось? – спросил я, стоя посреди палаты.
Она лежала все в том же положении.
– Нет, – ответила Александра.
Но потом все же сбросила с головы одеяло и повернулась ко мне.
– Какая-то ты не такая в последние дни.
– Я думаю, Шурик, – с горечью произнесла Александра, – для чего все это мне выпало? Мука такая! Если б людей спасла, подвиг совершила – тогда другое дело. А то так… нелепость одна.
– Выжить после такой травмы – тоже подвиг. – Я собрал мусор с тумбочки. – У тебя убирали сегодня?
– Убирали. Это я снова насорила, – улыбнулась Сашура.
– Ты, Сашурик, удивительная! Ты такой сильный человек! Если честно, я тебе иногда завидую, – признался я.
– Кому и позавидовать, как не мне! – со слезами в голосе прошептала она.
– Нет, понимаешь?.. Ты никогда не раскисаешь, всегда веселая. А я от каждой маленькой неприятности прихожу в такое дикое уныние, а то и отчаяние – хоть в петлю!
Мне показалось, что последних моих слов Александра даже не слышала. Она сидела на кровати и с какой-то отчаянной задумчивостью глядела перед собой.
– Саня, я хочу тебя попросить, – прошептала Сашура, откашлялась и заговорила громко: – Понимаешь, Костя последний раз у меня был четыре дня назад. Он приходил каждый день – и вдруг… Может, он заболел? Ты не мог бы сходить к нему?
Я вспомнил, что действительно видел Костю в последний раз на прошлой неделе. Вошел, чтобы сделать Сашуре подкожный вечерний укольчик (это мне давно доверяли). Он держал руку Александры. Она что-то говорила ему, и лицо у нее было спокойное, ясное. У Кости же, наоборот, вид был и смущенный, и возмущенный одновременно.
– Могу, конечно, к нему сходить.
– Я не хочу никого просить из наших знакомых.
– Я зайду, сегодня же зайду к нему, – торопливо пообещал я.
– Запиши адрес.
– Я запомню, говори.
– Некрасова,
– Да знаю я, где Некрасова!
– Шурик, ты иди. Мне сейчас на пересадку. Надо с духом собраться.
Вечером я отправился к Косте. Доехал на автобусе до Октябрьской улицы, а затем дворами прошел на Некрасова.
– Здравствуй, Костя. Поговорить надо, – сказал я кудрявой голове, высунувшейся из двери на мой стук.
Не сказать, что он очень обрадовался мне. Это видно было по его растерянно-хмурой физиономии.
Мы прошли на кухню, уселись с разных концов кухонного стола, и я начал:
– Александра решила, что ты заболел.
– Здоров. Что со мной сделается?.. – вздохнул Костя.
– А что тогда не приходишь?
– Пока у нее было критическое состояние, – раздраженно сказал Костя, – я ходил. Каждый день ходил. А теперь пусть отвыкает.
– От чего отвыкает?
– От меня. От того, что у нее есть я.
– А надо отвыкать?
– Надо, – угрюмо подтвердил Костя.
– Вопросов больше нет, – сказал я, поднимаясь.
– Нет, ты сядь, – остановил меня Костя. – Ты не думай, я ведь не предатель по натуре. Не подлец какой-нибудь. Но понимаешь… Такое ощущение, будто не она это. Ты не видел ее раньше. Ты знаешь, какие у нее были волосы? Поток! Мы все время куда-то шли, ехали…
– Что же, по-твоему… – начал я.
– Да нет! – с досадой перебил меня Костя. – Я знаю, что ты хочешь сказать! Но у нее и голос стал совершенно другой. И говорит она о другом. И думает. Я любил Сашуру. Но я не люблю эту девушку, теперешнюю. Это совсем другой человек! Да и я изменился. Всё изменилось после этой черной пятницы.
Костя нервно помолчал и возмущенно воскликнул:
– Она стала похожа на цыганку! Ну что я сделаю?! Не нравится она мне больше.
– Интересно, на кого же она могла еще походить? – изумился я.
– На царицу Тамару. – Костя усмехнулся. – Чувствуешь разницу?
Я соскочил со стула.
– Слышь, ты, царь грузинский! У нас скоро в психдиспансере будет практика. Приходи! В их коллекции великих личностей грузинского царя точно еще не было.
– Да ты мужик или кто? Ну не могу я, не хочу!..
– Просто ты предатель по натуре! И подлец! – сказал я, толкнув кухонную дверь ногой.
– Ну ты, кишка больничная! – заорал Костя, наступая на меня. – Канай отсюда!
– Предатель и подлец! – крикнул я, спускаясь по лестнице.
Но ответа не последовало.
Я медленно шел на остановку. И что я скажу ей завтра?
III
Утром, после пятиминутки, я целых полчаса провертелся в коридоре около семьдесят седьмой палаты и едва заставил себя зайти к Александре.