Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы
Шрифт:
Мать. Ха, если император… (Слышны фанфары.) Скрипач. Уже подают мне сигнал.
Мать. Разве ты должен?
Скрипач. Я хочу, мама.
Мать. Твоя воля… Возьми шарф, сегодня холодно. И не скачи галопом, а то простудишься…
Скрипач. Ничего со мной не будет (фанфары). Опять зовут.
Мать. Я всегда боялась, что тебя у меня отнимут. Ты был мой, но вечно это продолжаться не могло. Такого человека, как ты, нельзя иметь только для себя. Твое величие забирает тебя у меня.
Скрипач. Так значит, ты понимаешь, мама, что я должен ехать? А теперь прощай.
Мать. Не забывай меня.
Скрипач. Никогда (хлопанье двери. Быстрые шаги вниз по лестнице. Хлопанье входной двери. Фанфары. Удаляющийся
Мать. Вот я и осталась одна…
ЧАСТЬ III
Шум публики перед концертом.
Директор филармонии(начинает речь. Шум затихает). Уважаемые граждане, отцы города, гости. Дамы и господа, а также ты, дорогая молодежь. Мы собрались здесь, чтобы отметить юбилей нашего города. Эта годовщина наполнена высоким и многогранным значением. Urbs urbis, civitas — civitatis. Когда наши предки оставили лесные и полевые пределы, чтобы основать городскую общину, какие цели их вели? Безусловно, нарождающийся дух, spiritu — spiritus, подсказал им этот принципиальный шаг по пути к полной реализации рода человеческого, gens humana. Я не хочу этим сказать, что пастухи и оратаи в догородской период не заслуживают нашего уважения. И тем не менее только город, наш город, дал начало настоящей цивилизации. Только в стенах города, нашего города, отделившись от естественного мира, не зависимый от природы человек впервые встретился с другим человеком без посредничества стихий. Уже не совместная борьба с природой, но торговля и ремесла, наука и администрация стали основами человеческого общения. Природа полностью отступила перед человеком, и общество стало, — если так можно выразиться, единственной естественной средой. А что является вершиной этого процесса? Ответ я вижу здесь, в этом зале. Так вот, вершиной этого процесса, окончательным триумфом над косностью природы является… (Шум в зале.) Да, да, вы угадали, уважаемые дамы и господа!.. Является искусство. Не то, которое вначале стонало в ярме религиозных предрассудков и примитивных страстей, служило магическим верованиям и предрассудкам непросвещенного разума или зову крови. Но искусство, наконец освободившееся, чистое и самодостаточное, служащее лишь самому себе, искусство не сакральное, но святое, дух духом оплодотворяющее, если так можно выразиться. Чистое искусство, или квинтэссенция рационализма. И если мы через минуту услышим концерт (произносит название концерта) в исполнении нашего молодого виртуоза, то это будет больше, чем обыкновенный концерт. Это триумф духа над материей, триумф вечного города над уходящим варварством (продолжительные аплодисменты). Как хорошо нам, когда мы встречаемся здесь, под сводами вот этой нашей святыни, если мне позволено так ее назвать, ибо слово «святыня» относится к устаревшему словарю, словарю составленному, nota bene во времена религиозного культа, во времена, когда культура являлась светской религией, если можно так выразиться. Этот молодой жрец… то есть вовсе не жрец — пожалуйста, обратите внимание, что это только сравнение, но совсем не одно и то же, — будет посредником между вами и божеством чистого искусства, которое отнюдь не является божеством. Сосредоточимся и, сосредоточившись, примем участие в этом богослужении, которое, упаси боже, не является богослужением, а только напоминает богослужение. Ибо, как я уже сказал, здесь нет места для всякой трансцендентальности[3], а человек будет лишь выражать себя во славу человека, то есть вашу славу, дорогая публика, а при случае и мою. Сосредоточиться же вам будет легко, потому что вы уже сосредоточены, здесь, в этом зале. Уважайте культуру, и она будет уважать вас. И у вас не будет с этим больших трудностей, потому что вы люди культурные (аплодисменты). Да, культурные. В этом нет ни малейшего сомнения. Это видно с первого взгляда. Об этом свидетельствует ваше платье, в частности платья женщин. Достаточно посмотреть на восхитительную беличью накидку во втором ряду… (аплодисменты). Хотя я колеблюсь, не отдать ли пальму первенства вон тому великолепному норковому палантину в третьем ряду… (Шум восхищения «а-а-а»… и аплодисменты), чтобы оценить уровень. Достаточно втянуть в себя запах мыла и духов, которые здесь разносятся, чтобы сразу понять, какую непримиримую войну вы объявили грязи и плохим запахам, этим неизбежным продуктам природы, то есть самой природе. Но не только одежда и запахи говорят о вашей культуре. Об этом прежде всего свидетельствуют ваши лица, потому что уже заранее на них появляется выражение восторга, хотя концерт еще не начался. Например, у этого господина в первом ряду (аплодисменты). Итак, все складывается как надо. Восторженная публика, вдохновенный исполнитель
Мясник (раньше Паганини). Можно?
Скрипач. Не мешайте.
Мясник. Я принес…
Скрипач. Я вам сказал, не мешайте. Разве вы не видите, что у меня концерт?
Мясник. Ну тогда я подожду (пауза. Концерт продолжается). Кх-кх (откашливается, но Скрипач не обращает на него внимания). Ну и жарко же сегодня.
Скрипач. Вы еще здесь?
Мясник. Я принес…
Скрипач. Обратитесь, пожалуйста, к моей матери. Она внизу. Мама, мама, к тебе пришли.
Мясник. Но внизу никого нет.
Скрипач. Тогда приходите, когда моя мать будет дома.
Мясник. Но я принес…
Скрипач. Потом, потом, в другой раз.
Мясник. Но я принес…
Скрипач. Давайте на этом закончим, у меня нет времени, у меня концерт, я не буду с вами разговаривать, я играю!
Мясник. Но я принес печенку.
Скрипач. Что такое? (Скрипка смолкает.)
Мясник. Печенку, потому что легких сегодня нет. Легкие будут завтра.
Скрипач. Что это?
Мясник. Ну как что, печенка…
Скрипач. Сырое мясо?!
Мясник. Свежайшее!
Скрипач. Немедленно заберите.
Мясник. Ведь я же сказал, что легких сегодня нет.
Скрипач. Это отвратительно, класть мне на стол кусок какого-то… какого-то… трупа.
Мясник. Вы не любите печенку?
Скрипач. Да как вы смеете, и кто вы, собственно, такой?
Мясник. Мясник.
Скрипач. Значит, это ошибка. В нашем доме едят исключительно цветную капусту.
Мясник. А, тогда простите.
Скрипач. Значит, это… это печенка?
Мясник. Разумеется. Но я, кажется, мешаю.
Скрипач. Я еще никогда не видел печенку вблизи.
Мясник. Ну, я пойду.
Скрипач. Нет, минуточку. Вы… вы ее вырезали собственноручно?
Мясник. Разумеется. Ведь я мясник.
Скрипач. …И печенку, легкие, желудок… Это все вы сами, лично…
Мясник. Сам.
Скрипач. А сердце?
Мясник. И сердце.
Скрипач. Собственными руками?
Мясник. Не руками, ножом. Но я не буду вам больше мешать. Вы заняты, вы играете, вы артист.
Скрипач. Нет, почему же, я охотно с вами побеседую. Я еще никогда не разговаривал с мясником.
Мясник. Ну тогда я на минутку задержусь.
Скрипач. Это красное пятно на вашем фартуке, это кровь?
Мясник. Да.
Скрипач. Я еще никогда не видел крови. Только один раз, когда расшиб колено… Но это было давно. Помню, я очень удивился, когда увидел что-то красное, что-то чужое и одновременно мое, ведь колено-то было мое. Пожалуйста, присядьте. Не хотите ли ликера?
Мясник. Нет, спасибо. Алкоголь влияет на печень.
Скрипач. Скажите мне, вы убиваете?
Мясник. Конечно. Убить — это главное.
Скрипач. Да, да, я тоже убиваю, но только мух, божьих коровок, бабочек… Возле дома — сад. Когда я был маленьким, я бегал по саду с сачком за бабочками, ловил их сеткой, а потом убивал. Но это не одно и то же, правда?
Мясник. Никакого сравнения.
Скрипач. Я тоже так думаю. Скажите мне, пожалуйста, а те большие животные, которых вы убиваете, они кричат?
Мясник. Кричать-то они не кричат, но, разумеется, рычат и скулят.
Скрипач. Громко?
Мясник. Как когда. Если хорошенько дать обухом, то не очень.
Скрипач. Ха-ха, конечно, обухом. Закурите?
Мясник. Нет, спасибо, курение вредно для легких.
Скрипач. А разве это больно?
Мясник. Что?
Скрипач. Смерть.
Мясник. Какое там…