Хочу тебя, девочка
Шрифт:
— Я думаю, тебе пора… на работу. Ты наверняка опаздываешь, — быстро сменила я тему, вскакивая на ноги и прикрываясь первым, что попалось под руку — старым пледом.
— Хочешь, чтобы я ушел?
— Не хочу, чтобы ты из-за меня опоздал на какую-нибудь важную встречу.
Он пружинисто, как опасный хищник, поднялся на ноги и замер напротив. Так и стоял передо мной, скрестив руки на груди, и не делая попытки прикрыться. Я отвела взгляд первой.
— С чего вдруг эти мысли? — поинтересовался Исаев и тон его показался
— Не понимаю, о чем ты, — подернула безразлично плечами.
— О моей работе. Не считаешь, что я сам могу решать, идти мне на «важную встречу» или оставаться с тобой?
— Я просто знаю, что ты очень занятой человек! — не выдержала я. Переведя дыхание, уже тише, почти шепотом, взмолилась:
— Камиль, пожалуйста… мне нужно побыть одной.
Он ничего на это не сказал. Просто молча оделся и также, без слов, вышел за дверь.
Я вздрогнула, когда раздался этот стук, свидетельствующий о том, что он ушел. О том, что я наверняка его обидела.
Но думать еще и об этом сейчас не было никаких сил. Я прошла, ступая босыми ногами по старому, скрипучему полу, к проклятому комоду и, выдвинув ящик, взяла в руки тетрадь с выцветшей обложкой. Тело снова пробрала дрожь.
Все же я солгала. Я не готова была быть одна. Не способна была справиться с этим самостоятельно. И не знала, кому могу рассказать о том, что узнала.
Пять минут спустя я обнаружила себя трусящимися руками набирающей номер Пьера.
— Обещай ничего не говорить Исаеву! — уже в сотый, должно быть, раз потребовала я у Пьера.
— Марина, да сколько можно! — закатил он раздраженно глаза. — Или говори, что случилось, или не кипяти мне мозги! Ничего я твоему Исаеву не скажу!
— Он не мой, — откликнулась я глухо.
— А вот он, кажется, так не думает, — хмыкнул Пьер. — И почему, кстати, ты не хочешь ему рассказывать эту страааашную тайну?
— Потому что я не знаю, как он отреагирует! Я и сама не понимаю, что с этим делать!
— Да рассказывай уже!
Сделав глубокий вдох, я вместо ответа бросила в Пьера злосчастную тетрадь. Он инстинктивно поймал ее и тут же поморщился:
— Это еще что? Твоя школьная тетрадка?
— Читай, — ответила ему коротко.
И он беспрекословно открыл тетрадь.
Сегодня утром привезли девочку.
Только в тот момент, когда ее крик раздался в доме, я поняла до конца, что все это — правда. Что муж мне изменял. Что теперь с нами будет жить его ребенок, нажитый где-то на стороне.
До сих пор не верилось, что я на это согласилась. Но какой у меня был выбор? Мой диагноз был неутешителен — я не могла иметь детей. А мать этой девочки не хотела ее воспитывать. Казалось, мы можем помочь друг другу.
Я никогда прежде не вела дневников. Но сейчас мне так нужно
Я смотрела на нее сегодня целый день. Гадала — сумею ли полюбить ее, как родную? И сумеет ли она полюбить меня? Или всегда будет знать и чувствовать, что я на самом деле — не ее мать?
Мне страшно. Страшно привязаться к ней и страшно, что не смогу забыть о том, кто она такая на самом деле…
Моя и не моя.
— Что это? — растерянно моргнул Пьер, откладывая тетрадь.
— Это почерк моей… моей мамы. Выходит, ее дневник.
Мужчина растерянно потер лоб, потом придвинулся ближе и прижал меня к своему боку.
— Господи, девочка…
— Я не могу уложить это в своей голове, — пробормотала я безжизненно. — Я же… я столько всего сделала, чтобы спасти ее! Продала квартиру, связалась с… с Исаевым! А она лгала мне столько лет! Она даже не моя настоящая мать!
Пьер взял меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
— И что же, знай ты, что она тебе не родная мать, поступила бы иначе? Позволила бы ей умирать?
Горло сжал спазм. Показалось, что там застрял камень размером с дом.
— Нет, — выдохнула, не задумываясь, хотя слова давались невыносимо тяжело. — Я сделала бы то же самое.
— Тогда что это меняет? — спокойно спросил Пьер. — Она плохо с тобой обращалась? Была жестокой?
Я яростно замотала головой.
— Нет! Никогда! Хотя порой мне и казалось, что она… будто бы остается в стороне от нас с папой. Будто бы боится… быть ближе. Но при этом… она делала для меня все.
Пьер погладил меня по голове:
— Конечно, она наверняка боялась. Именно этого — что ты отвернешься от нее, если узнаешь правду.
Проведя рукой по лицу, я жалобно всхлипнула.
— Я не… Господи, я просто не понимаю, кто я теперь! Кто моя настоящая мать? Почему она так поступила?
— А это имеет значение?
— Конечно! — встрепенулась я. — Я ничего не могу с этим поделать. Мне кажется сейчас, что я никогда не пойму, кто я, пока не пойму, кто она…
— Ты ведь еще не говорила об этой с мамой? — мягко спросил Пьер.
— Нет, — покачала я головой. — Хотя это было моим первым прорывом. Но потом… я поняла, что не имею права сейчас заставлять ее волноваться.
— Ты — хорошая дочь, Марина, — ответил он. — И это все, что имеет реальное значение. Когда вы сможете поговорить… думаю, вам обеим станет легче.
Я рассеянно кивнула на его слова. Возможно, однажды мне действительно полегчает.
Но как дожить до этого момента — я пока не знала.
Часть 28. Камиль