Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2

Ананишнов Виктор Васильевич

– Пей, Иван. Квас на семи по семь травах настоян.

Толкачёв пригубил тоже, осторожно опробовал вкус напитка.

Н-да… Он знал, что квас от слова квасить. Но здесь знакомым вкусом и не пахло. Предложенное Перкуном питьё походило на всё сразу и пилось приятно. Оно обладало внутренней, словно скрытой, заполненностью газом, подобно пепси-коле.

Кружку он одолел одним духом.

На обезображенном лице Перкуна промелькнула улыбка

– Хорош квас?

– Хорош, – искренне похвалил Иван.

– Тогда

наливай сам и рассказывай, – знакомый жбан объявился на столе.

Не было смысла упоминать о людях Прибоя и о Поясе Закрытых Веков, и о том, что случилось там. Поэтому Иван, пропуская всё, что с ними было связано, рассказал о встрече с девушкой, у которой, по-видимому, есть третий глаз с удивительным свойством, а также при каких обстоятельствах эта девушка исчезла.

Перкун слушал, изредка прикладывался к кружке и делал небольшой глоток. После каждого раза заботливо обтирал рукой усы и бороду.

– Любовь, значит, – подытожил он повествование Ивана после его окончания. – И я слышал о таких людях, и даже человека знаю, который их видел. Но закавыка в том…

Перкун задумался.

– С ним что-то случилось?

– С кем? – не понял волхв.

– С этим человеком?

– А-а. Нет, он живёт в своём времени. Не в таком уж далёком прошлом. Сейчас-то, конечно, от него ничего уже не осталось… Я, Иван, не знаю твоего пути. Дойдёшь ли?

– Сколько?

– Тысяч пять.

– Я смогу.

– Но видел он их тоже в прошлом. Уже для себя.

– Я смогу.

Кажется, опять начиналась игра в слова, как это случилось со Шломом, да и с Арно.

– Ну да. – Перкун явно озадачился, и его водянистые, а в сумраке горницы, словно стеклянные, глаза впервые с уважением глянули на ходока из будущего.

– Я – КЕРГИШЕТ.

– А?.. А-а… То-то Задира на наших последних встречах, будто в темноте нас держал и байки рассказывал.

– Он мой Учитель.

– Я понял. – Перкун помолчал, потом как-то странно, отвергая все представления о нём, сложившиеся у гостя, фыркнул. – В Фимане он… – и замолчал на полуслове.

– Я не знаю, где Фиман, – дипломатично ответствовал Иван.

– И хорошо, что не знаешь, – с нажимом сказал Перкун. – Хотя, – он медленно огладил бороду, – тебе положено знать всё. О том же Фимане. Ты ещё, вижу, молод годами, а придёт и для тебя черёд там побывать. Но… Не знаешь – и не знаешь. Задира знает, что делает. Не говорит?

– Они с Симоном в сговоре, меня в неведении держат.

– И то…

То ли Иван уже привык к его изуродованному лицу, то ли оно стало другим, но теперь он видел перед собой его без жёстких складок у крыльев носа и даже повеселевшим.

– Так вот, – продолжил Перкун. – Этого человека зовут Уленойк.

– Это что же? Вождь ылимов? В Харрамарре?

– Знаком значит? Это он и есть тот человек.

Иван обрадовался.

– Так он же мне уже предлагал на них

посмотреть, а я всё откладывал, поскольку без надобности было. А потом, когда собрался, не дошёл до него… Надо же!

– Да, Уленойк… Я к нему иногда забредаю. Когда он не ахальничает. – Перкун скользнул быстрым взглядом светлых глаз по лицу Ивана. Иван кивнул, мол, знаю, о чём речь. Перкун тоже кивнул. – Но там с полем ходьбы какая-то неладица.

– Да, там область случайностей. Я тоже каждый раз выхожу не там, где хочу. Отклонения на десятки шагов.

– У меня порой, на день обычной ходьбы. Да… А Уленойк может… Да я вот только до тех трёхглазых не дойду. Тысяч восемь, наверное, до них, а у меня с полтысячи меньше запас. Тебе же впору.

– Да, мне впору.

– И сколько?

Кем бы ни был человек, в каком бы возрасте или на какой ступени иерархии власти или положения не находился, а любопытство у всех сродни вечному детскому «Почему?» и глубоко сидит в человеческом естестве, если он, конечно, не законченный идиот или совершенно пустой душой. Оно не подвластно никому и каким-нибудь образом покажет себя: словом, тоном, как оно было сказано, жестом, мимикой…

Особенно такому любопытству были подвержены ходоки, тем более, когда что-либо касалось их необычного дара – ходьбе во времени – и всего того, что с ним было связано.

Волхв Перкун, на взгляд, лет шестидесяти от роду, повидавший в своей жизни немало, полюбопытствовал – и не находил в том ничего постыдного или невежливого по отношению к гостю. Иван же такому поведению ходоков не удивлялся. Мало того, если бы Перкун не назвал свой диапазон, он обязательно поинтересовался бы им тоже. Ибо ходок характеризуется своим диапазоном и скоростью движения во времени.

– Вероятно, – ответил он, – около полумиллиона лет. Но побывал я уже раз в сто дальше…

– Ну-у… – отставил кружку старик.

– Бывал и в своём будущем. Симон меня водил, да я и сам теперь туда хожу.

– Да-да, – закивал головой волхв, – так говорят о КЕРГИШЕТЕ. Я рад, что встретил тебя и смог помочь хотя бы в малом. Меня всегда здесь можно найти. Кому будет надо, пусть скажет, что от КЕРГИШЕТА.

– Спасибо, Перкун!

– Перкунас.

Иван с интересом осмотрел волхва, припомнил:

– Что-то знакомое… Перун… Перкунас… Боги?

– Мы поклоняемся Перкунасу. Я – его жрец, потому тоже – Перкунас.

– Спасибо, Перкунас, за помощь и квас. У нас квасом называют другой напиток, а это по вкусу похоже, пожалуй, на сбитень. Не знаю точно. Да и сбитень пьют горячим… Не знаю.

Они вышли из горницы на гульбище. Солнце ударило в глаза.

Иван осмотрелся. Площадку владений Перкунаса покрывала сплошь жухлая никогда, наверное, не скашиваемая трава. Внизу, у подножия холма с капищем, темнели леса с жёлтыми заплатами отвоёванных у них полей и кулиг.