Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора
Шрифт:
После ужина в тот вечер, чуть позже восьми часов, когда неловкое молчание в разговоре напоминает всем о безжалостных звуках, доносящихся из темноты, Филипа озаряет идея.
— Почему бы вам не сыграть что-нибудь для нас, — говорит он. — Заглушим этих ублюдков.
— Эй, — говорит Брайан, и его глаза сияют. — Это отличная идея.
— Мы чего-то подзаржавели, — говорит старик со своего кресла-качалки. Этим вечером он выглядит усталым и выпотрошенным, болезнь подточила его.
— Если хотите знать правду, мы не сыграли ни одной ноты с тех пор, как
— Ты трусишь, — комментирует Тара с кушетки, перекатывая крошки табака, семечки и табачные отходы на дне небольшой баночки из-под пластыря Банд-Эйр.
Остальные, собравшиеся в гостиной, приготовили уши, чтобы послушать Всемирно Известную Семейную Группу Чалмерс.
— Ну давай, папочка, — вступила в разговор Эйприл. — Мы не можем играть ‘The Old Rugged Cross’ без тебя.
— Нет, они не хотят слушать религиозную трескотню, учитывая обстоятельства.
Тара уже маневрирует своим полным телом через комнату в сторону огромного футляра для скрипки, и с ее губ свисает самокрутка..
— Всё что пожелаешь, папочка, а я ударю басом.
— И кто бы тебе помешал? — Дэвид Чалмерс уступает и поднимает свое скрипучее тело с качалки.
Чалмерсы достают инструменты из футляров и настраивают их. Они заканчивают подготовку и встают в сомкнутый строй, синхронно как морская натренированная команда, с Эйприл впереди, на гитаре, и Дэвидом и Тарой по краям позади, на мандолине и басе соответственно. Филип легко может представить их на сцене Гранд Оул Оупри и видит Брайана, наслаждающегося происходящим с другой стороны комнаты. Вот уж кто истинный ценитель музыки. Филип всегда поражался глубоким знаниям брата о музыкальном мире, и теперь, Филип полагает, Брайан должен быть рад столь неожиданному подарку.
Они заиграли. Филип замер, чувствуя, как сердце его словно надувается гелием.
Завораживает не только их первоклассное исполнительское мастерство, но и сама чудесная старая ирландская джига, с печальной, глухой басовой партией и повторяющейся мелодией гитары, звучащей как столетняя шарманка. Милая маленькая Пенни, сидящая на полу, тоже захвачена мелодией — её глаза становятся все мечтательнее. Эта простая, но утонченная мелодия, посреди бесчеловечного ада вокруг, практически разбивает сердце Филипа. Когда Эйприл начинает петь, душа Филипа наполняется сиропом нежности:
На моей стене есть тень, но она не пугает меня вовсе
Я счастлива всю ночь в своих снах
Чистый и свежий, как хрустальный колокольчик, хорошо поставленный, захватывающий, бархатный голос Эйприл заполнил комнату. Ласкающий, почти божественный, немного дерзкий, он напоминает Филипу хориста в деревенской часовне:
В моих снах, в моих снах.
Я счастлива всю ночь в моих снах.
Я в безопасности в постели, а в голове только счастливые мысли.
Я счастлива
Голос пробуждает в Филипе ноющее желание — такого он не чувствовал после смерти Сары. Внезапно у него словно появляется рентгеновское видение. Он видит кое-что в Эйприл Чармерс, пока она играет на шестиструнке и издает жизнерадостные трели, чего не замечал раньше. Он видит тоненькую цепочку браслета вокруг её лодыжки и маленькую татуировку розы на сгибе руки и бледные полумесяцы её груди, одновременно белые и перламутровые, между застегнутыми пуговицами блузки.
Песня подходит к концу и все аплодируют, Филип рукоплещет с большей энергией, чем остальные.
На следующий день, после скудного завтрака из чёрствого хлеба и сухого молока, Филип замечает Эйприл, стоящую около входной двери, надевающую ботинки для прогулок, и обертывающую рукава её трикотажной рубашки клейкой лентой.
— Я решил, что ты не откажешься от чашечки, — произнёс невинно Филип, подходя к ней с чашкой кофе в руке.
— Быстрорастворимый, но не слишком плохой. — Он замечает ленту, обернутую вокруг лодыжек. — Что, чёрт возьми, ты делаешь?
Она смотрит на кофе.
— Ты использовал остаток воды на это?
— Полагаю, что да.
— Последнего баллона не хватит семерым на всю жизнь.
— Что ты втемяшила в свою голову?
— Не раздувай из этого проблему. — Она застегивает свою трикотажную рубашку и собирает резинкой волосы в конский хвост, пряча его в капюшон. — Я планировала это некоторое время и хочу сделать всё самостоятельно.
— Планировала что?
Она тянется к одежному шкафу и достает оттуда металлическую бейсбольную биту. — Мы нашли её в одной из квартир, и я знала, что она когда-нибудь пригодится.
— Что ты делаешь, Эйприл?
— Ты знаешь пожарный выход на южной стороне здания?
— Ты не выйдешь наружу одна.
— Я могу выскочить из 3F, спуститься по лестнице и отвлечь Кусак от здания.
— Нет… нет.
— Увести их достаточно далеко, достать припасы и проскользнуть обратно.
Филип видит свои грязные берцы возле двери, где он оставил их прошлой ночью.
— Подай-ка мне те ботинки — говорит он.
— Если ты ещё не потеряла разум, то знаешь, что в это дерьмо не стоит ввязываться одной.
Глава 12
И вновь этот запах, что поразил его, когда он впервые высовывался из южного окна квартиры 3F: ржаво-мясное блюдо человеческих отходов, тщательно протушенных в свином жире. Запах настолько ужасающий, что заставляет Филипа вздрогнуть. Его глаза начинают слезиться, когда он протискивается через отверстие. И навряд ли он когда-либо сможет привыкнуть к этому запаху.
Он выползает на ржавый, покосившийся чугунный лестничный пролёт. Платформа, соединённая с лестницей, спускающейся зигзагами вниз на три этажа к улице, трясётся от веса Филипа. Его желудок сжимается от внезапного изменения в гравитации, и ему приходится держаться за перила.