Ходящий по улицам

Лагутин Антон

Два голоса, созданные яркой вспышкой от взрыва, смешались в один ровный поток. Как будто их кто-то поймал и положил в блендер, затем нажал кнопку пуска, выставив максимальный режим, но накрыть крышкой забыл. Созданный исходный космогенез брызнул в пожелтевший потолок, где смог родить инь и ян. Блендер затих, и стало слышно, как тужится вселенная. Тужится-тужится. Появилась головка, ручки, ножки — инь и ян не плачет, он кричит. Начинает спорить, ругаться. Чувствуется безразличие с непомерным переживанием. Непонятно? Представьте, что

вы валяетесь на диване, смотрите новости, и вам жалко людей попавших в беду где-то на другом конце земного шара, и тут же начинаете возмущаться жёсткостью пружины, врезавшийся в вашу костлявую спину.

Инь и ян продолжает спорить. Сам с собой. Становясь громче, он увеличивается в размерах, затягивая потолок полупрозрачным полотном. И когда громкость уже на пределе — срывается вниз и накрывает девушку, лежащую на кровати без сознания.

Инь и ян вибрирует:

— Как она?

— Никак.

Чёртова сингулярность застряла в голове не давая разделить потоки.

— Нам надо уходить, — продолжает инь и ян.

— Уйдёте.

— Когда?

— Да хоть сейчас. Иди, буди.

— Как?

— Поцелуй.

— Поцеловать? — инь и ян начинает возмущаться, обретая мужские черты.

— Ну… можешь врезать ей в бок — точно проснётся! — женский голос проглотил мужской, растворив его в себе как бумагу в воде.

Вгрызаясь пальцами в рыхлую землю, девушка медленно выползала из могилы забвения. Грязная, обессиленная и злая, она ногтями вскапывает плотный грунт, высовывает губы, и делает вдох. Тёплый воздух, пахнущий стариной и сиренью, наполнил её лёгкие. Девушка разомкнула слипшиеся губы и прошептала:

— Не надо никуда бить.

— Помнится, — начал мужчина, — когда я проснулся — кто-то вмазал мне между ног!

Заливной пожилой смех наполнил комнату.

— Извини, — прошептала девушка.

— Давно уже! — мужской голос приблизился. — Как ты себя чувствуешь?

— Я…

— Не важно, — влез пожилой женский голос, — органы не задеты — жить будет, но мне любопытно — кто тебя так пырнул? И, что случилось с нашим рыжим другом?

Женский мозг закипел в жидкости воспоминаний. На поверхности выступила горькая пенка, отпив которую можно было ощутить острую боль в боку. Нет, не когда печень болит после пьянки, а когда острый нож рвёт кожу и мышцы. Ладонь сама потянулась к источнику воспоминаний, но чужие пальцы остановили её, схватив за запястье.

— Не надо! — мужской голос опустил женскую руку на кровать, а когда выпустил — нежно провёл своими пальцами по её коже, нечаянно. А может и специально. И спросил:

— Что там произошло?

Тысячи маленьких зеркал устремляются к поверхности, отражая два чёрных силуэта. Один убивает другого.

Боль…

Острая боль…

Кровавые протуберанцы волнами исходят от девушки и слизывают мужские тела, оставляя после себя пустоту.

— Он схватил рыжего. И… — ей тяжело говорить, воспоминания режут, — и утопил.

Глаза

Рыжего, поросшие кровавой сосудистой паутиной, закатываются. Его синими губами шепчет течение. Признаки жизни отсутствуют. Пару пузырей выбираются из волосатых ноздрей и застревают в рыжих бровях.

Старый голос громко спрашивает:

— Как выглядел незнакомец?

Короткие волосы развиваются в воде как трава по ветру. Его глаза не прячутся за маской. Они спокойно наблюдают, а затем жадно вгрызаются в душу, хватают за плечи и закидывают в недалёкое прошлое, где чувства страха и беспомощности, впервые в жизни, соединились в уверенность, как роды инь и ян. И вот сейчас она уже не ведает страха. И может смело сказать:

— Обычный мужчина. В камуфляжном гидрокостюме.

— Антон! — восклицает мужской голос.

— Нет! — врывается старый голос, — Он не мог. Он мухи не обидит!

Девушка открыла глаза и посмотрела на голоса. Там Слава. Он с женщиной — по-видимому, это была Лариса Петровна — стояли в ногах кровати.

— Возьми, — женщина протянула Славе стакан, — дай ей попить, а я пока посижу. Устала стоять.

Она отошла в угол и плюхнулась в засаленное кресло.

Держа в одной руке гранёный стакан, а в другой — газовую лампу, освещающую комнату четырьмя квадратами света (по одному на каждой стене), Слава приблизился к Даше.

— Выпей.

— Мне жарко…

Она откидывает толстое одеяло. Старушка приподымается в кресле, Слава опускает взгляд, Дашины глаза округляются. Одеяло молниеносно возвращается на место, но уже поздно. Все всё увидели. Гидрокостюм отсутствовал, а некогда белый лифчик и трусы пропитались кровью и стали похожи на лоскуты медицинского бинта, снятого с рваной раны. Кстати, тут был и бинт — в несколько слоёв он опоясывал женскую талию, скрывая рваную рану.

— Мои вещи, — пробормотала Даша.

— Не переживай, — сказала женщина, — Я одолжу тебе свои.

Кресло затрещало под женщиной, когда она начала вставать.

— Не надо! — Даша хотела звучать громко и уверенно, но хрип всё испортил. Расхаживать в чужом белье она точно не собиралась. Хотя надо признать — 90 % её гардероба состояло из найденных вещей. Но это другое. И что значит — одолжу… Его потом надо будет вернуть? Апофеоз цинизма.

Каждое слово, сыпавшееся из Дашиного горла, проходило наждачной бумагой по мягким тканям.

Забрав кружку, она сделала глоток. Вначале её лицо скривилось, словно какая-то кислятина омыла язык, но уже через пару секунд жадно присосалась к кружке, осушив её до последней капли. Это был вкус инь и ян. Кислый и сладкий. Кисло-сладкий инь и ян. Если когда-нибудь Макдональдс возродиться в нашей стране — обязательно предложу им такое название для соуса.

Облизнув губы, Даша спросила:

— Что это?

— Гриб.

— В смысле?

— Чайный гриб, но не обычный. Одно из детищ моей лаборатории.