Hold Me
Шрифт:
Полюбил «отпрыска». Звучит отвратительно.
Курит, продолжая с той же скоростью шагать вперед, в темноту по аллее. Пустой, безлюдной. На дворе холод. Где-то вдали слышен шум машин. Дилан отдаляется от городской суеты, уходя вбок, чтобы выйти к берегу. Он делает затяжку: одну, вторую, третью. Терпит внутренний дискомфорт, сражается с самим собой, а ведь парень должен был быть готов. Дилан знал, что мать Эмили вернется. Директор сказал, что она должна повести Хоуп в больницу для дальнейшего лечения. И О’Брайен хочет быть рядом. Хочет присутствовать, быть частью этого процесса, чтобы сохранять уверенность в
Томас чертов Сангстер.
Он нужен. Сейчас.
Набирает номер, выходя к пустой дороге, после которой следует спуск на пляж. Черное небо, черная соленая вода. Черный. Холодный ветер, громкие крики чаек. Гудки бьют с мощной силой по вискам. Давление на хер скачет, мешая привести свои мысли в порядок. Дилан не может совладать с собой. Не может сдержать эмоции, поэтому спускается к каменному пляжу, уже начиная нашептывать имя того, ответа от которого не дожидается. Перенабирает номер. Дилану нужен Томас. Ему нужен его друг. Сейчас. Он нуждается в этом засранце, который постоянно бросается шуточками. Тяжелый вздох — глотает кислород, пытаясь наполнить воздухом свои легкие. Потирает лоб ладонью, пока пальцами другой руки сжимает телефон, прижимая его к уху. По вискам течет пот. О’Брайен потерян. Он сам окутывает себя хаосом. Чернота становится темнее. В одежде невыносимо жарко. Снимает рывком бейсболку, скользнув рукой по темным волосам.
Томас не отвечает.
Но может ли он понять Дилана? Нет. Никому в полной мере не почувствовать то, что грызет парня внутри. Н. И. К. О. М. У. Дилан одинок в своей боли. Опускает руку, пряча телефон в карман кофты, и шмыгает носом, потерянным взглядом мечется по пустому пляжу в поисках самого себя, но натыкается лишь на острые камни и скалы. Шум воды не расслабляет. Дилан не поддается попыткам стихии усмирить его, заделать дыру в груди, через которую рвется ветер. Пустой.
Ещё пара шагов ближе к воде — и О’Брайен садится на мелкие камешки, сгибая ноги в коленях. Ставит на них локти, стуча одним кулаком по костяшкам другого. Эта странная необходимость поговорить с кем-то.
Дилану О’Брайену нужен кто-то. Прямо сейчас. Дергает сигарету в руках, моргая, смотрит в сторону горизонта, моля о скором приближении ночи.
Темнота его верный товарищ.
***
Кружка горячего кофе стоит передо мной на столе, но я не поднимаю руки, продолжая держать их на коленях. Смотрю на мать, которая продолжает выдавливать из себя улыбку, вертится по кухне, после чего, наконец, садится напротив, грея холодные руки о чашку с чаем:
— Надеюсь, тебе по-прежнему нравится кофе? — начинает задавать обыденные, полные простоты вопросы, на которые у меня нет желания отвечать. Если бы она была рядом всё это время, то знала бы. На моем лице нельзя прочесть никаких ярких эмоций. Чувствую себя опустошенной, разбитой. Жажду, чтобы мать чувствовала нечто похожее, но женщина явно в приподнятом настроении. Она облизывает накрашенные губы, рассматривая меня так долго и внимательно, будто не видела меня продолжительное время:
— Волосы опять отросли…
— Давай без этого, — перебиваю. Грубо с моей стороны, но мне не под силу ждать и терпеть эти пустые фразочки. — Где ты была? — задаю вопрос в лоб, ожидая, что мать смутится, растеряется,
— Я была в Нью-Йорке.
— С отцом? — хмурюсь.
— Эмили, — теперь перебивает мать. Она смотрит на меня, сжимая губы, но улыбку не скрывает. — Я не могу пока сказать тебе, где твой отец. Пойми. Доктор сказал…
— Что за доктор? — у нас никак не налаживается здоровый диалог. Мы перебиваем друг друга. Женщина откашливается, всего на секунду опустив взгляд на мою кружку:
— Твой лечащий врач, — на этот раз я молчу, ожидая с особым трепетом дальнейших слов. — Понимаешь, я боюсь говорить больше. Доктор сказал, что мне стоит привести тебя к нему, и тогда он сможет понемногу выдавать тебе информацию и…
— Выдавать мое прошлое? — неприятная усмешка рвется на лицо. Фыркаю, отводя взгляд в сторону. — Мои воспоминания? Так? У меня, — запинаюсь, пытаясь понять, — какие-то серьезные проблемы с памятью?
— Что-то вроде того, — неоднозначно отвечает мать, отпив немного своего чая, чтобы смочить сухое горло. — Он просил быть осторожней в общении. Думает, что резкое возвращение некоторых воспоминаний может плохо сказать на твоем психологическом состоянии.
— Что в моем прошлом такого ужасного, что я могу сойти с ума? — сарказм. Я впервые ощущаю такую злость, а главное не держу её в себе, демонстрируя собеседнику.
— Дело не в этом. Ты наверняка заметила, что до некоторых пор будто жила иной жизнью, так?
— Поверь, — ещё один смешок. — Заметила.
— Так вот доктор хочет постепенно возвращать тебя к нормальной жизни, но для этого нужно время. Я не могла вернуться только потому, что ты всё это время считала, что я дома, что я рядом, — мать сглатывает, видя, что мои глаза стеклянно блестят. — Эмили, я боялась, что могу ухудшить ситуацию.
— Как давно ты не живешь со мной? — останавливаю эти пустые оправдания, скрипя зубами от обиды. Вижу, как женщина опускает взгляд, прерывая наш зрительный контакт, и вновь отпивает чая, раздумывая над ответом слишком долго, поэтому повторяю вопрос, давя на неё:
— Как давно я живу одна, мама? — выделяю обращение, и оно, кажется, окончательно сносит улыбку с лица женщины, которая вновь смотрит на меня. Надеюсь, ей хорошо видно мое выражение лица, ибо я не просто в ярости.
— Я уехала… Три года назад, — говорит четко, громко, чтобы я расслышала точно. У меня перехватывает дыхание. Моргаю, качнув головой, и открываю рот, не в силах что-либо выдавить из себя:
— Значит, я живу здесь одна в созданной собой же иллюзии идеальной семьи целых три года? — не могу не смеяться с этого безумия. — Господи, что за…
— Ты не понимаешь, — мать явно пытается не задевать какую-то тему, поэтому умело обходит её. — Твоя болезнь начинала прогрессировать, и доктор побоялся за меня. Он предложил мне уехать на время лечения, тем более это не было такой большой проблемой, ведь ты могла разговаривать с пустотой, в то время, пока я стояла позади тебя. Ты уже начала жить своей жизнью, в своей реальности, буквально не замечая меня, — она повышает тон, напрягая голосовые связки. Кусаю губы от обиды, отводя взгляд в сторону. Опять. Женщина судорожно вздыхает, но не успевает вставить слово, ведь успеваю заговорить первой: