ХОЛОД МАЛИОГОНТА
Шрифт:
– Стало быть, квиты, Лева. Ты наш город, а мы твоих меченосцев. Ты уж прости. Было за что…
Борейко пожевал губами, жалобно моргнул и ничего не ответил. В гражданском мешковатом одеянии, с окладистой бородой, он мало чем напоминал прежнего боевого майора. Его можно было бы принять за журналиста или за геолога, вернувшегося из экспедиции.
Что-то вспомнив, оживленно заговорил Антоша, и о меченосцах тут же забыли. А потом, вероятно, совершенно закономерно появились две зеленоватых бутыли, и, повинуясь неслышимой команде, Александр принес из кухни трехлитровую банку маринованных помидоров. Тостов не произносили,
Перепачкавшись в маринаде, Александр поспешил в ванную. В прихожей задержался, услышав торжественный речитатив Борейко. Развернув на коленях принесенную папку, майор с выражением читал стихи собственного сочинения.
– Туманный свет. Дрожит дорога,Рубаху ветром пузырит,На месяц дальний, недотрогу,Скрипуче воют упыри.Глаза, как в изморози окна,А сердце стянуто кольцом,Плюется дождь и тихо мокнетМое унылое лицо.Тень под ногами ходит валко,От фонарей качая тьму,Сухую, длинную, как палку,Ее стопами тяжко мну.Мне тридцать пять, душе столетье,Такая разница времен!Но как в дешевой опереттеФиналом умиротворен.Пусть не любил – и не любили,Кого-то бил, бывал избит,Хамил, и мне в ответ хамили,В итоге вычеркнут, забыт…Три месяца одиночества не прошли для майора даром. Мыслимое ли дело! – он стал писать стихи! Заметьте – не читать, что тоже было бы крайне удивительно, а сочинять и вполне самостоятельно. У Александра возникла странная уверенность, что к оперативной работе Борейко больше не вернется.
– Заходите же, Александр Евгеньевич!
Приглашение донеслось откуда-то сверху, и в ту же секунду дверь в ванную комнатку приоткрылась. Переступив деревянный порожек, Александр шумно вздохнул. Сердце гулко заколотилось. Чего-то подобного он ждал весь сегодняшний день…
Зиновий Громбальд, причесанный и умытый, обряженный в белоснежную сорочку и фрачную пару, заботливо прикрыл за вошедшим дверь, заговорщицки подмигнул. Усатый Панкратило нехотя привстал с кресла и приподнял шляпу. Разумеется, Александр стоял не у себя в ванной, а в просторном кабинете главного администратора гостиницы «Центральная». Чолхан Марат Каримович восседал все за тем же двухтумбовым столом, и могучий вентилятор овевал лицо магистра электрическим ветром. По-гоголевски зачесанные волосы трепетали, на бледном лице хозяина кабинета мерцала усталая улыбка.
– Присаживайтесь, Александр Евгеньевич. Помнится, в прошлую встречу нас прервали. Сегодня можете быть спокойны, этого не произойдет.
– Что там снаружи, Панкратило? Нам не пора?
С кротостью домашнего пса усач приблизился
– Судя по всему, время еще есть, хотя две трети гостей уже на Занзибаре. – Голос его рокотал и срывался. Роль придворного давалась Панкратило с трудом. Тем не менее старался он до чрезвычайности. – Приакарт мечет икру. Он еще с бумагами не разобрался. А в общем… Тишины еще нет, но мир уже припудрен пылью.
– Когда – пылью, а не пыльцой, это – к дороге! – авторитетно встрял Громбальд. – Примета верная. А еще верней, когда закат. Или луна с солнцем одновременно…
– Старая кокетка этот ваш мир, – пробормотал Чолхан. – Потому как невдомек ему, что мог бы быть и черно-белым. Мог бы, но не стал… А человек принимает это, как должное.
– Ничего удивительного! – проворчал Панкратило. – Человек есть только навозная горстка, в коей взращивается росток духа.
– Ты тоже так считаешь, Зиновий?
– Я? Да вы что?!.. – Громбальд гулко откашлялся. – То есть, априори пан Панкратило вроде и прав, но если заглянуть глубже, так сказать, в самую сердцевину, то человек – это все-таки категория, знаменующая место встречи идей, их знакомств и взаимных пересечений. По-моему, так.
– А по-моему, ты это где-то вычитал.
– Факт недоказанный и, кстати, не столь важный.
– Что же тогда важно?
– Хотя бы то, что я оценил прочитанное и запомнил.
– Ты считаешь, этого достаточно?
– Никак нет, но иному не обучены-с, – Громбальд покраснел и заметно уменьшился в росте. Сверкающий фрак растянулся, фалды коснулись ковра. – Я ведь человек маленький и на окружающее реагирую адекватно.
– В том-то и беда…
Чолхан тяжело облокотился о стол. Видно было, что он в самом деле устал, но усталость свою всячески скрывает.
– Возможно, имеет смысл пришпорить закат? – деликатно поинтересовался Панкратило.
– Третий раз за день?… Не надо. Это уже слишком, – Чолхан прикрыл лицо ладонями, раздвинув пальцы, взглянул на гостя печальным глазом.
– Вот так, Александр Евгеньевич. Живем и тужим, тужим и живем. Малость сочетается с удобством, понимание расходится с усвоением. Усвоить истину – еще не значит ее понять. Усваивает робот, понимает – человек.
– И далеко не всякий, надо заметить, – глубокомысленно добавил Громбальд.
– Да. Далеко не всякий… Может, еще чайку?
Александр покачал головой.
– Спасибо, сыт.
– Надеюсь, наша любовь к риторике не слишком вас смущает?
– Нисколько.
– И все же результатами беседы вы не удовлетворены?
– Признаться, да. Я ждал большего.
– Вы ждали ясности, а с ней-то как раз ничего и не вышло. Понимаю вас… Это должно быть чертовски обидно.
– Не то чтобы обидно…
– Не миндальничайте с нами, Александр Евгеньевич! Конечно, обидно! Но что поделаешь? Нехватка средств и времени… Но могу поклясться, главное я вам изложил. Человеческий мир все более становится похожим на сыр. Вселенная просачивается к нам, как вода в прохудившийся корабль. Плохо это или хорошо, – не знает никто. Но так или иначе мы в состоянии заняться ликвидацией пробоин, и мы трудимся над этим уже в течение десятилетий. Не надо ждать космических кораблей и звездных десантов, – вторжение уже началось. Исподволь, практически незаметно…