Холод пепла
Шрифт:
Попытка самоубийства моей сестры заставила меня почти забыть о задержании Алисы. Я просто не мог сейчас покинуть Париж. Все новости сообщал мне адвокат по телефону. В четверг утром Алису привезли в прокуратуру. После разговора с судебным следователем ей предъявили обвинения в умышленном убийстве и перевели в тюрьму, расположенную у ворот Святого Иакова в Шалон-ан-Шампань. Показания Алисы были невразумительными, однако она продолжала утверждать, будто убила Николь Браше во время спора и решила обставить убийство как ограбление. Молчание только
— Алиса замкнулась в себе. Я тщетно приводил ей аргументы, которые вы вчера мне сообщили, и пытался ее образумить. Она стоит на своем. Алиса заявила мне, что заговорит только в день суда. Это губительная позиция. Как правило, расследование убийства длится в среднем два года… Надо, чтобы она дала правдивые показания. Будет лучше, если вы встретитесь с ней как можно быстрее.
— Это очень трудно. Моя сестра попала в больницу.
— Анна? Почему?
— Она пыталась покончить жизнь самоубийством…
— Боже! Как она?
— Ее привезли в больницу в тяжелом состоянии, однако врачи думают, что вытащат ее.
— Вы полагаете, что ее поступок связан с арестом Алисы?
— Вряд ли это было единственной причиной, однако, несомненно, явилось последней каплей, переполнившей чашу.
— Согласен, Орельен. Занимайтесь сестрой. Я сделаю все, чтобы помочь Алисе. Как только появится возможность, я подам ходатайство о ее освобождении, хотя и маловероятно, что его удовлетворят. Однако не надо отчаиваться. Последнее слово будет за нами.
На следующий день я рано утром приехал в больницу. Анна очень ослабела и лежала под капельницей. Мне пришлось дождаться психолога, который накануне беседовал с ней.
— Ваша сестра очень плохо себя чувствует, — сказал он безапелляционным тоном, в котором я уловил осуждающие нотки.
Интересно, этот тип десять лет учился только для того, чтобы сказать мне, что после попытки самоубийства Анна плохо себя чувствует?
— Знаю, — огорченно откликнулся я.
Связанный профессиональной тайной, психолог ограничился тем, что сообщил мне: ему не удалось наладить контакт с Анной и она с ним почти не разговаривала.
— Мы не нашли истории болезни вашей сестры. Она уже покушалась на свою жизнь?
— Да, около десяти лет назад… Передозировка лекарств…
— Произошло ли какое-нибудь особенное событие, которое могло бы объяснить ее поступок?
— Более десяти лет назад наш отец погиб в автомобильной аварии…
Психолог нахмурился, у него на лбу появились глубокие морщины.
— Я имел в виду события, происшедшие недавно. Сомневаюсь, что смерть вашего отца стала непосредственной причиной последней попытки самоубийства вашей сестры.
— Это трудно объяснить. Анна знала о прошлом нашей семьи, о вещах, которые долго замалчивали.
— Она узнала о них недавно?
— Нет. Но произошли события, оживившие в ее памяти прошлое: смерть деда и обвинения, выдвинутые против женщины,
— Какие обвинения?
— Я не хочу об этом говорить.
— Послушайте, мсье Коше, если вы хотите, чтобы я помог вашей сестре, вы должны рассказать мне все о ней и о вашей семье. Попытка самоубийства может привести к очень серьезным последствиям, особенно когда человек пытается перерезать себе горло тем способом, к которому прибегла ваша сестра.
— Хорошо… Я вас понимаю…
Мне было неприятно еще раз раскрывать подноготную нашей семьи. В общих чертах я поведал психологу все, что могло помочь лучше понять поступок Анны.
Мне разрешили побыть с Анной только четверть часа, учитывая ее психическую неустойчивость и довольно тяжелое физическое состояние.
— Привет, сестренка.
Анна повернула ко мне невыразительную восковую маску. Ее шею скрывала толстая повязка, а на лице еще были заметны следы недавнего нападения. Я никогда не видел Анну в таком состоянии, но постарался не выдавать своей растерянности. Сейчас было важно только то, что она осталась в живых. И все же я не мог не думать, что если бы не Офелия, я сейчас находился бы в морге на опознании трупа.
Я не знал, о чем говорить. Все слова, приходившие мне в голову, казались либо смешными, либо неуместными.
— Скоро к тебе придет Офелия, но только на пять минут. Врачи не хотят, чтобы в палате находилось сразу несколько посетителей.
— Офелия, мой ангел-хранитель…
Голос Анны был хриплым, но говорила она нормально. Однако эти слова она произнесла с некоторой иронией, словно упрекала подругу в том, что та спасла ей жизнь.
— Анна, ты же обещала не начинать все сначала, — сказал я со слезами на глазах.
Разумеется, после попытки самоубийства таких упреков следовало избегать, однако я не смог удержаться, чтобы не высказать все, что накопилось у меня на душе.
— Именно поэтому я не люблю давать обещания. Чтобы не сдерживать их…
Я ненавидел, когда моя сестра изрекала подобные сентенции.
— А Алиса, как она?
Я вовсе не собирался вдаваться в подробности о ее задержании и заключении в тюрьму.
— Не волнуйся, все уладится. Я уверен, что это недоразумение.
— У тебя всегда все улаживается, — вздохнула Анна, грустно усмехнувшись.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это правда… «Все уладится», «Тебе будет лучше, сестренка…» Я всегда слышала от тебя эти фразы. Рефрен, который в конце концов утомляет, чертовски утомляет.
В этот момент я не испытывал особой гордости за себя. Анна была права. Я убаюкивал себя успокаивающими словами. Я всегда демонстрировал безмятежный оптимизм, который никого не вводил в заблуждение. Почему я отказывался вести неприятные разговоры с людьми, которые так много значили в моей жизни? Элоиза смотрела в корень: настало время вскрыть нарыв.