Холод в ее глазах
Шрифт:
— Мдааа… — протянул Глеб.
— Вот тебе и мдааа! — передразнил его я.
Глава 4
Алиса.
10 лет назад.
Всё тело болело. Иногда я чувствовала, что-то вроде тряски, какие-то прикосновения. После них наступало облегчение. Всё переставало существовать, до следующего появления боли, которую отгоняли прохладные прикосновения.
Когда я открыла глаза, то надо мной дико кружился потолок, а от запаха лекарств стало только ещё хуже. Тошнота подкатила к горлу.
— Тише девочка, тише.
Мне почему-то бросились в глаза морщинки в уголках её глаз, те, которые говорят появляются только от улыбки. Вероятно, это было моё первое пробуждение с того момента, как я пришла домой и Рома… Уже однозначно бывший муж набросился на меня, не объясняя причин. Словно оборотень из фильма ужасов, превратившись из внимательного и заботливого мужчины в обезумевшего маньяка, он осыпал меня ударами и оскорблениями.
Разыгравшаяся за окном гроза словно сопровождала весь этот оживший кошмар. В какой-то момент я уже ничего не различала, мне было больно даже от удара грома. А потом меня накрыла благословенная темнота, по выходу из которой меня ждал тихий и мягкий голос разговаривающей с самой собой бабушки-санитарки.
Я не плакала, сл"eзы сами катились из глаз. И непонятно от чего. То ли от боли, что прорывалась сквозь, как я сейчас понимала, действие обезболивающих, то ли от радости, что пальцами и кистями рук я могла шевелить без боли. А значит, руки были целы, и я не потеряла возможность рисовать.
Как только я пришла в себя настолько, что перестала себя ощущать себя в постоянном полузабытьи, я позвонила в детский дом. Этот номер не менялся никогда, и он был первым, что мы, воспитанники, учили наизусть. Мне кажется, что и сохранялся этот стационарный аппарат только потому, что слишком много воспитанников знали его номер.
Уже через пару часов в мою палату стремительно, словно порыв ветра, вошла Анна Тимофеевна. Следом за ней, как адъютант за генералом, шла наш лейб-медик. Почему её так называли, никто не знал, просто вот она лейб-медик и всё. В этот момент у меня внутри словно лопнула тугая струна, не позволявшая мне успокоиться. Наверное, сработала память ещё со времён детского дома, раз наша Анна Тимофеевна рядом, значит, все проблемы решаться, какими бы они не были.
Я устало прикрыла глаза и даже не вслушивалась в то, о чём вокруг меня шли разговоры. Анна Тимофеевна вызвала врачей, потребовала назначения… Наша медик их проверяла и перепроверяла, шелестели странички.
— А это что? — вдруг резко спросила Елена Николаевна. — Почему вы назначили Алисе этот препарат, да ещё и капельницей? Насколько знаю, его назначают для вызова родовой деятельности. Алиса ты решила прервать беременность?
— Что? — распахнула я глаза чуть не подскочив, забыв о всех своих болях. — Как… Какая ещё беременность?
— Вы что? Решили прервать беременность пациентки, даже не поставив её в известность о её положении? — Елена Николаевна умела говорить таким голосом, что сразу все
— Там срок небольшой. Пациентке делали рентген, она несколько дней находилась на обезболивающих. Вы список повреждений видели? Да такое ощущение, что по ней комбайн проехал, да ещё развернулся пару раз! — выдала моя лечащий врач. — Последствия для плода могут быть необратимы. Зачем девочке ещё и испытывать чувство вины за прерванную беременность? Так бы она даже не поняла и не знала бы.
— Вас кто допустил до врачебной деятельности, девушка? — по сравнению с нашей Еленой Николаевной врач, что меня лечила, действительно выглядела девушкой.
— У неё и так угроза, — добивала врач. — Не выносит всё равно.
— И это тоже не даёт вам права принимать подобные решения самостоятельно. Подсудное дело. — Припечатала Елена Николаевна. — Алиса, ты что решила? Будешь мамой?
— Постараюсь, — ответила так же, как и всегда отвечала на вопрос Елены Николаевны: "Будем выздоравливать"?
А руки сами легли поверх живота.
Глава 5
Алиса.
Наша лейб-медик никогда не скрывала от нас, вечно находивших приключения на ровном месте, ни подробностей наших заболеваний, ни их последствий. Помню, нам всем разъясняли, что такое аллергия. Зато когда у нас появилась тихая Машенька, у которой обнаружилась аллергия на цитрусовые, никто не рискнул угостить её мандаринкой, или подсунуть шкурку от апельсина в постель.
Вот и я сейчас слушала о том, что у меня не так. И прогноз… Не знаю, как объяснить, но с первой минуты, как только я услышала, что я беременна, у меня появилась уверенность, что именно этот ребёнок меня спас. Он дал мне сил выжить, и врачам было кому оказывать помощь, а не констатировать летальный исход. И как бы наивно и в то же время пафосно это не звучало, но я не побоялась озвучить эту мысль.
— Видишь ли, Алиса, могу сказать как медик, что чудеса случаются. И иногда, совершенно необъяснимые вещи, становятся реальностью. — Погладила меня по ладони, лежащей поверх живота, Елена Николаевна. — Так что давай постараемся сохранить твоего ангела-хранителя. Да?
— Да, пожалуйста. — Тихо попросила я.
— Так, и чего это ты реветь удумала? — нахмурилась наша врач. — Сл"eзы всегда в минус иммунитету! Так что тебе теперь за двоих улыбаться надо. Я пошла, согласую лечение, оставляю тебя Анне Тимофеевне. Нюра, помним, девочку волновать нельзя.
— Помню, Лен. — Улыбнулась Анна Тимофеевна. — Алис, мы можем отложить разговор.
— Нет, смысла нет откладывать. — Прикрыла я глаза. — Я хочу вернуть свою фамилию.
— Даже так? Расскажешь, что произошло? — Анна Тимофеевна присела рядом на стульчике и достала блокнот в твёрдой обложке.
Ещё одна знакомая черта. Анна Тимофеевна всегда выслушивала, не перебивая. Давала выговориться, озвучить все свои мысли. Лишь изредка что-то помечая вот в таком блокноте. Сколько их уже сменилось на моей памяти? И я говорила, искренне, детально вспоминая весь тот день.