Холодная ярость
Шрифт:
– В наших руках находятся несколько видеофильмов порнографического характера, – начала Марина, глядя в блеклые глаза заместительницы Директора, – на которых засняты сцены совокупления с детьми восьми-десяти лет. Сцены очень подробные и реалистичные. Так называемая запрещенная порнопродукция. Это преступление карается сразу несколькими статьями Уголовного кодекса и влечет за собой…
– Конечно, это ужасно, – махнула рукой Кира Владимировна, не дослушав – но почему вы пришли к нам? Почему вы думаете, что это наши дети?
На
– Потому что дети в фильмах – глухонемые, – пояснила Марина, решив, что и это скрывать глупо. – Вот почему. Так вы действительно ничего не можете сказать?
Она испытующе посмотрела в глаза Кире Владимировне, и несколько секунд две женщины не отводили глаз, словно, сговорившись, играли в «гляделки».
– Я работаю здесь уже двадцать четыре года, – медленно и с расстановкой, как будто прислушиваясь к собственным словам, сказала учительница и нервно дернула худым плечом под темно-серой блузкой. – Двадцать четыре года, – повторила она. – Это ведь целая жизнь. Как пришла сюда девчонкой после института, так никуда и не уходила. Знаете, сколько ребят я выпустила отсюда?
Двадцать четыре выпуска – это сотни человек. Они иногда приходят, мы подолгу болтаем, как старые друзья или родственники. Хотя «болтаем» – это сильно сказано, – тут же добавила она, заметив недоумение Ма-ны. – Мы не можем болтать – они же глухонемые… пу да все равно, ты очень олизки со всеми нашими выпускниками. Они знают, что могут всегда прийти сюда и посоветоваться. Здесь ведь почти все дети брошенные, одинокие, и ближе нас, педагогов, воспитателей, у них никого нет. И часто на всю жизнь так и остается.
Она выкурила сигарету за четыре глубокие затяжки и тут же нервно полезла в сумку за новой.
– Три урока дала подряд и ни разу не курила, – заметила Кира Владимировна.
– Вы знаете, я страшная курильщица. Знаю, что плохо, но ничего не могу с собой поделать. Работа нервная. У меня восемнадцать часов в неделю, да еще все по воспитательной части – голова кругом идет.
– Вы программирование преподаете? – поинтересовалась Марина.
– Да, – подтвердила учительница. – Уже десять лет. Знаете, это перспективное дело для глухонемых. Сами понимаете, для них с самого детства закрыто многое, они ощущают свою неполноценность. Не каждая работа им подходит, а программирование и вообще компьютеры – это просто идеально для них. Ведь все происходит на экране и у ребят в голове – не нужно ничего слышать или говорить.
Она обвела взглядом класс и добавила немного растерянно:
– Хотя вы сейчас скажете, что мои старания уходят впустую. Да? Я и сама понимаю… У нас ведь компьютеры «Корвет», еще советские. Представляете, насколько они устарели? Спонсоры обещали купить новые, но потом грянул кризис, и больше уже никто ничего не обещает.
Кира Владимировна загасила вторую сигарету, буквально раздавив ее пальцем в стеклянной банке,
– Я потому так твердо вам ответила сразу, – заявила она, – что я тут работаю двадцать четыре года и знаю, что в нашем интернате такого быть не может. Теперь вы меня поняли?
– Но я ведь и не сказала, что видеосъемка проводилась в вашем интернате, – осторожно сказала Марина. – При чем здесь это? Я имела в виду, что Кто-то из ваших детей мог попасть под дурное влияние кого-то из взрослых…
– У нас не может быть таких взрослых, – еще тверже парировала учительница.
– Те, кто работают здесь, никогда не пойдут на такое. Никогда, слышите вы? А посторонних у нас не бывает, – закончила женщина и посмотрела на Марину так, как, вероятно, глядела на врага старая императорская гвардия под Аустерлицем…
«Merde», – заявила гвардия в ответ на предложение сдаться. Усатые гвардейцы смотрели в жерла английских пушек, и ответ их был именно таков.
«Merde», – мысленно произнесла худенькая пятидесятилетняя женщина в старой блузке и черной юбке, и Марина услышала ее.
– Да, – сказала она в некотором замешательстве, не зная точно, как следует поступать дальше. С подобным противодействием ей еще не приходилось сталкиваться. В школах педагоги неохотно шли навстречу, но все же не так явно.
А это, да еще вкупе с дрожанием рук Киры Владимировны, наводило Марину на подозрения…
– Знаете, – проговорила нерешительно Марина. – мне бы все-таки хотелось посмотреть на ваших детей.
– Зачем? – резко спросила Кира Владимировна, и красные пятна на ее скулах выделились еще ярче.
– Вы утверждаете, что среди ваших детей нет тех, которые нас интересуют, – неторопливо, тщательно подбирая слова, говорила Марина, переминаясь с ноги на ногу у окна, из которого нещадно дуло ледяным ветром. – Пусть так, но я хотела бы в этом убедиться. Вы ведь не имеете оснований запретить мне это? В конце концов, я показала вам удостоверение и объяснила причину моего визита.
– Завтра, – вдруг сказала Кира Владимировна, будто приняв какое-то важное решение. – Приходите завтра, если уж вам так нужно. Сегодня я не могу, нет времени. И у детей нет времени на то, чтобы вы их разглядывали. Учебный план и так очень насыщен.
Марине не осталось ничего иного, как недоуменно пожать плечами.
– А что, завтра учебный план будет менее насыщен? – иронично поинтересовалась она. И добави-' ла, пристально посмотрев в глаза собеседнице:
– Хорошо, пусть будет завтра. Хотя от этого ведь ничего не изменится, не так ли? Вы и сами должны это понимать.
Она вздохнула и, укладывая выложенные на стол фотографии в сумку, сказала напоследок тихим проникновенным голосом:
– Если вы настаиваете, чтобы развязка наступила именно завтра, – пусть так и будет. До свидания, Кира Владимировна.