Холодно в небесах. Книга первая
Шрифт:
В этом году главный декабрист решил, что праздник нужно как-то оживить, привнеся в него что-нибудь новенькое. Этот вопрос Петр и вынес на обсуждение профсоюзному собранию.
– Мы из года в год смотрим один спектакль, а потом ездим компаниями в музобусах, пьем какао и едим бисквиты, – начал Петр. – Пора что-то менять. Так не начать ли нам с праздника?
Собравшиеся недоуменно переглядывались. По выражениям их лиц явно читалось, что они не понимают Петра.
– А что не так с праздником? – решился задать вопрос Джон.
– Вам не надоел примитивный сценарий? Всегда одно и то же: самодеятельные кривляния на сцене,
– Да! Это так весело! Замечательный праздник! – наперебой заговорили присутствующие.
Петр смотрел на них с жалостью, взглядом, полным разочарования.
– Если весело, то, конечно… – только и смог выговорить он и, помолчав недолго, объявил, что собрание окончено и все могут расходиться по домам.
И все разошлись, не выказывая ни малейшего неудовольствия. Петр смотрел им вслед и, когда за последним закрылась дверь, выругался вслух:
– Чертовы твари! Превратили людей в безмозглых баранов! Теперь – отмени совсем любые праздники – они даже не поймут, что это произошло, будут говорить, что хорошо сидеть дома и смотреть веселые программы, которые им милостиво разрешают смотреть.
– Согласен с вами во многом, но не во всем, – произнес Зиги, неожиданно входя в зал.
Петр вздрогнул, но вида не подал, что оказался застигнутым врасплох и слегка испугался этого.
– Что вам здесь нужно, советник? – спросил он ледяным тоном.
– По-видимому, то же, что и вам, – улыбнулся Зиги.
– Это очень маловероятно, – саркастично заметил Петр. – Уверен, что мы преследуем взаимоисключающие цели своего пребывания здесь.
– Как посмотреть, – проговорил советник. – Я тоже не против изменить немного сценарий праздника. Например, обучить так называемую труппу актерской игре. Хотя бы самую малость, а то создается впечатление, что на сцену вышли дети, плохо выучившие свои роли. – Зиги усмехнулся, чем задел Петра за живое и вынудил того открыто выказать агрессию.
– Вам смешно?! – воскликнул Петр, сжав кулаки. – Конечно, где нам знать свои роли, когда роль всего одна – быть безвольными рабами!
– Тише, Петр, тише, – испугавшись такой реакции, попытался успокоить советник. – Я вовсе не хочу с вами ни ссориться, ни спорить. Во многом вы правы, еще раз говорю вам это. Но не во всем.
– В чем же, по-вашему, я не прав?
– Хотя бы в том, что все здесь безмозглые бараны и бессловесные рабы. Вы, как мне кажется, человек совсем иного склада. Вы мыслите здраво, хотите что-то изменить.
– Это ничего не меняет, – несколько снизив пыл, ответил Петр. – Один в поле не воин.
– Иногда воин, – загадочно произнес Зиги. – Но вы правы, вы ничего не сможете изменить, потому что вы не воин.
– Да как вы смеете судить, кто я есть?! – возмутился Петр.
– Смею. Вы хотите, чтобы что-то изменилось, но ничего для этого не делаете! Ваше тайное общество декабристов – надо же было придумать такое провальное название! – создано исключительно для отвода глаз и отвлечения внимания от реально существующих проблем. Я подозреваю, что вы, будучи человеком далеко не глупым, извлекаете немалую выгоду от такого положения вещей. Признайтесь, что вам платит министерство лояльности за то, чтобы вы создавали вид подпольной деятельности и сдавали, куда следует, каждого, кто
Петр, оторопев, смотрел на советника, с трудом переваривая услышанное.
– Кто вы такой, Зиги? – с ужасом в голосе спросил он.
– Я тот, кому не все равно, что происходит в его государстве, – сказал советник и повернулся, чтобы уйти.
– И это все? – недоумевающе спросил Петр.
– Пока все. Завтра я найду вас, – не поворачиваясь, произнес советник и вышел.
Главный декабрист долго не мог прийти в себя после ухода советника. В поднебесной Зиги считался врагом человечества номер один. Все, кто хоть как-то еще мог мыслить, были уверены, что все зло от него: все программы по подавлению воли и вытравливанию мозгов инициированы им и им же контролируются. Его обвиняли в истреблении выродков, причинении вреда здоровью граждан постоянным облучением, снижении уровня рождаемости и даже в подавлении воли верховного властителя. Да, были и такие, которые считали Вэла чуть ли не жертвой произвола советника. Петр не разделял мнения последних, но допускал, что Зиги играет первостепенную роль в системе управления людьми. Его сегодняшнее появление и странный разговор, который он вел, на мгновение поставили под сомнение правильность подобных мыслей, но Петр знал, что верить небожителям нельзя и что их коварство не знает предела. Поэтому он даже не обиделся на странные упреки, высказанные советником, а решил быть всегда начеку и завтра ничего лишнего Зиги не говорить.
И все же он порядком озадачился странным поведением советника и домой пришел расстроенным. Отказавшись от ужина, он поднялся к себе и хотел было связаться с Алексом, своим соратником по подполью, чтобы рассказать о произошедшем, но в последний момент передумал, решив, что такие разговоры лучше вести лично и в таком месте, где не смогут подслушать. Поэтому он снова покинул дом, несмотря на то что до комендантского часа оставалось не так уж много времени, каких-нибудь полтора часа.
Алекс жил в том же энгле, что и Петр, буквально на соседней улице. Идти до его дома было не более пяти минут, и поэтому руководитель тайного общества не опасался не успеть вернуться домой вовремя.
На улице подмораживало. Снегопад закончился к вечеру, так и не разродившись угрожаемой метелью. Синоптики в очередной раз ошиблись. Небо очистилось от туч, ветер заметно ослаб – к утру город мог оказаться облепленным инеем в форме шестиугольных призм или даже острых иголок, если ночью мороз еще усилится.
К празднику улицы украсили иллюминацией, голубые фонари, освещая подогреваемые и защищенные от наледи дорожки, создавали иллюзию лунного света. Все казалось сказочным и прекрасным. Петр подумал, что если иней к утру не осядет сам, то его воспроизведет наземная служба управления для создания максимально достоверной картинки житейского рая.
Он перешел на улицу, где жил Алекс, выдохнул видимый на холоде воздух и поймал себя на мысли, что, если не вдаваться в подробности, не думать глубоко, со стороны жизнь в городе кажется вполне благополучной: устроенной, облагороженной и комфортной. И что с того, что люди разучились думать? Им и думать-то ни о чем не надо, обо всем заботится небо. И тут же другая мысль пришла ему в голову: может, советник и прав, говоря, что никакой он не воин, а так, лишь жалкая видимость, деревянный щелкунчик с игрушечной саблей в руках.