Холодное блюдо
Шрифт:
Реальная альтернатива этим проверенным столетиями методам отсутствовала. Осознавая данное обстоятельство и одолев вялый внутренний протест против собственной бесчеловечности и кровожадности, Артем продолжил "воспитательную работу".
– Может, тебе руку отрубить? Или причиндалов лишить? Чтобы не размножался, не увеличивал количество насекомых на Земле.
Бандит отчаянно замотал головой.
– Не хочешь? – изобразил удивление Стрельцов.- Так и быть, оставлю хозяйство в целости. Я же не садист и не зверь лютый, понимание имею. Однако за несоблюдение правил наказать тебя должно. Социалистический принцип неотвратимости наказания и прочее…Идея! – Острие ножа взмыло вверх. – Второй мизинец явно лишний. Вот его я и отрежу. Для симметрии. И гуманно, и
Бандит уже не мотал головой, он извивался ужом, корчился, словно припадочный, и безуспешно старался заползти под ванну. Не обращая внимания на корчи и поползновения, Артем оседлал Величева, зажал его голову локтем и попытался схватить и отогнуть мизинец на правой руке. Где там… Пленник, прикованный, привязанный и в значительной степени лишенный подвижности, начал изгибаться и трястись столь неистово, что подбрасывал взгромоздившегося сверху "наездника". "Наездник" же в укротители диких мустангов не рвался, и скачка на стреноженном, но необъезженном "скакуне" его не вдохновляла. Дабы урезонить распоясавшегося пленника, Артем дважды ткнул его ножом. В правое плечо.
Утихомирить настоящего мустанга… ударами шелковой нити или словесными увещеваниями было бы наверняка легче. На футболке Величева проступили темно-багровые пятна, но он не успокоился, наоборот, еще активнее задергался и засучил "копытами". Вернее, одним копытом, поскольку второе было прочно привязано к ножке ванной.
– А ну тихо!! – прикрикнул на "скакуна" Артем, но с тем же успехом он мог кричать на работающую мясорубку.
Пришлось сменить тактику. Стрельцов завалил "коня" на левый бок, наполовину затолкав его в то место, куда он рьяно стремился – под ванную, затем уперся в шею коленом и стал нащупывать вражеские перста. Полностью обуздать "скакуна" не удалось, но до правой кисти неприятеля Артем с грехом пополам добрался, вывернул ее, ухватил мизинец, прижал к трубе и взмахнул своим палаческим орудием.
Мимо. Еще один взмах.
Снова промах. Лишь лезвие заскрежетало, соприкоснувшись с металлической трубой.
С третьей попытки Артем попал. Однако лишь немного надрезал мизинец, лезвие углубилось в плоть на доли сантиметра. Опасаясь из-за тряски попасть по собственным пальцам, он ударил слишком тихо и аккуратно. Казалось, что в исходном положении: частично под ванной, прикованный и привязанный, а также придавленный девяноста двумя килограммами (хорошо, после ранения – минус полпуда) живого веса, сильно корчиться и изгибаться категорически невозможно, но после этого удара пленник значительно увеличил интенсивность движений и амплитуду колебаний свободной правой ноги. А в дополнение принялся колотить затылком по локтю. Что характерно, не по своему локтю, а по Артемову. И хотя черепушка бандита, безусловно, страдала больше локтевого сустава Стрельцова, долбежка…действовала на нервы и доставляла неприятные ощущения.
Плотина, сдерживающая волну эмоций, уже потрескивала, комок тошноты полз по пищеводу по направлению к горлу, и Артем, плюнув на аккуратность и точность, убрал подальше свою руку и рубанул тесаком. Рубанул от души, не глядя и не выбирая, куда придется.
Попал удачно, только…пальцы в стороны полетели. Скорре всего, относительно удачности удара у бандита имелась собственная точка зрения, но его никто не спрашивал. Да и вряд ли он что-нибудь сейчас сумел бы сказать.
Едва нож завершил свой полет, лязгнув уже не по батарее, а по настенному кафелю, Величев прекратил корчиться и замер. Артем слез с пленника, опустил нож в раковину и умылся. И вроде в крови не испачкался, но вдруг захотелось помыть руки. Мелькнула то ли язвительная, то ли безумная мысль о том, что он так все лимиты на воду хозяину квартиры изведет. Вплоть до отключения. Смочив ладони, Артем присел возле пленника. Бандит лежал, не шевелясь, и неотрывно смотрел остекленевшими глазами куда-то в угол. Проследив за направлением его взгляда, Стрельцов увидел валяющиеся на полу два окровавленных обрубка. Ком тошноты мгновенно преодолел пищевод и достиг горла. Его едва не вырвало. К дипломированному
От полного позора Стрельцова спасла необходимость оказания бандиту медицинской помощи. Требовалось остановить кровь, а то негодяй, не дай бог, в ящик сыграет. Стараясь не смотреть в угол, где лежали отрубленные пальцы, Артем взялся за бинты и йод и приступил к исполнению уже другой роли – добровольного медбрата. Пока бинтовал раны, выяснилось два обстоятельства: во-первых, хотя глаза бандита оставались открытыми, тот пребывал в глубоком ауте (когда случилась потеря сознания, Артем и не заметил), а во-вторых, последним ударом Стрельцов отрубил не пальцы, а…палец. Большой палец правой руки, точнее – фалангу. По крайней мере, у Величева не хватало двух фаланг на мизинце левой руки и одной фаланги на большом пальце правой. Некоторое недоумение поначалу вызвало наличие двух обрубков в углу, но затем Артем вспомнил, что именно туда швырнул удаленный в ходе предыдущего усекновения перст, и оно рассеялось. Разлетавшиеся после удара во множественном числе пальцы, надо полагать, привиделись.
Что привиделось Величеву оставалось загадкой, но пока Артем ворочал тяжеленную бандитскую тушу, держал пальцы, бинтовал их и безжалостно заливал йодом, мерзавец даже не вздрогнул. А йодом открытую рану обрабатывать, это не примочки на синяки ставить – любой стоик от боли взвоет громче лишенного любимого лакомства слона. Тут же оба пальца – сплошная рана. Поэтому то, что Величев на варварскую "заливку йодом" никак не прореагировал, свидетельствовало о глубине беспамятства. А что послужило причиной "коматоза", слабые бандитские нервы и склонность к обморокам или обильная кровопотеря, Стрельцова волновало мало. Жив, и славно, если жив.
Перевязка благополучно завершилась, кровь текла менее интенсивно, однако пострадавший в сознание так и не пришел. Впрочем, судя по ровному дыханию, безвременная кончина от полученных телесных повреждений и психологических травм Величеву не грозила.
Появилась возможность передохнуть, собраться с мыслями, но самозваному медбрату стало не до отдыха. Артему вдруг резко подурнело, он понял, что неотвратимо, катастрофически быстро трезвеет. Появились злость и гадливость. Причем сломавшие алкогольную преграду чувства были направлены не только на поверженного бандита, но и на себя любимого. Более того, отвращение к самому себе и собственным поступкам нарастало, снежным комом. Другой ком, тот, который полз из желудка по пищеводу, стоял уже даже не в горле, а где-то под языком.
– Отребье, подонок, негодяй, так ему и надо, – шептал под нос заклинания Стрельцов, но они магического эффекта не имели, и совесть не успокаивали. Как Артем ни уговаривал себя не забывать о том, что Величев – никчемная тварь, недостойная высокого звания "человек" и вполне заслуживающая не только отрезания пальцев, но и кастрации, да и не голову он же бандиту отсек, убедительные с любой точки зрения доводы пропадали втуне. От мясницкой составляющей процедуры "допроса" его мутило.
Случайный взгляд, брошенный в угол ванной комнаты, прорвал плотину. Прорвал во всех смыслах. Стрельцов подскочил к раковине и изверг из себя…содержимое желудка. И еще разок изверг. Желудок существенно облегчился, но, к сожалению, легче не стало, обосновавшийся в горле ком никуда не исчез, не говоря уже о гадливости.
Ни периодическое метание фарша, ни занятие самоистязанием в намерения Артема не входили, в связи с чем на повестке дня встал в полный рост вопрос о возвращении удобоваримого самочувствия. В противном случае закончить "допрос с пристрастием" он не сподобится. Бутылка водки или коньяка со стопроцентной гарантией приведут его в норму. Простите, не в норму, атрофия чувств, "эмоциональная тупость" никоим образом не может считаться нормой. В то интересное состояние, в котором море по колено и горы по плечу. И в котором он не будет блевать от одного вида отрубленных человеческих конечностей. Им же самим отрубленных. И не конечностей даже, а так, малозначительных частей тела.