Холодное пламя Эригона

Ливадный Андрей Львович

— Можете назвать его имя? Предоставить нам данные для эффективного поиска и анализа совпадений?

— Мне необходимо проконсультироваться по этому поводу. Извините, но речь идет о государственной тайне Конфедерации. Не сомневаясь в вашей честности, господа, я обязан получить санкцию. Надеюсь, вы меня поймете.

* * *

Наступила ватная тишина.

Герда не потеряла сознания, напротив оно возвращалось, реанимируя ужас травматических воспоминаний, но теперь ее поддерживала теплая, дарующая силы мысль: я не одна…

Кирсанов,

еще не подозревая, что Герда медленно приходит в себя, разговаривал в этот момент по межзвездной связи.

Откровенного говоря, от внезапного продолжения событий трехлетней давности, в груди нет-нет, да и проскальзывал легкий холодок.

И все же она была почти что счастлива.

Ни разу в разговоре не прозвучало слово «безумие»…

* * *

Двое суток спустя, они смогли нормально поговорить.

Адаптивность человеческой психики все чаще и чаще становилась инструментом выживания, века покорения космоса, развития высочайших технологий уже не мыслились без пластичности сознания, способности принимать многое: начиная от экзобиологических условий существующей на неосвоенных планетах жизни и заканчивая бурным развитием мнемотехники.

То, что еще вчера казалось Герде неодолимым, несущим моральную смерть кошмаром, теперь воспринималось иначе. Много ли нужно, чтобы вновь почувствовать себя не просто живой, а вменяемой, способной начать переосмысление роковых событий? Еще некоторое время назад такая коллизия рассудка казалась невозможной, но теперь, когда она уже была не одна, все воспринималось иначе. Ужас, безысходность если не исчезли, то притупились, теперь она отчетливо понимала самое главное: рядом есть люди, которые не дадут ей вновь захлебнуться отчаяньем.

…Иван Андреевич появился в палате Герды рано утром. Она уже не спала, разбуженная предварявшим приход Кирсанова осмотром, который устроил незнакомый, но приятный в общении, добродушно настроенный доктор.

Когда в палату принесли цветы, что-то далекое, почти позабытое шевельнулось в душе Герды, но извлечь конкретное воспоминание из глубин памяти она не сумела.

— Здравствуй. — Иван Андреевич появился в дверях, быстрым, уверенным шагом пересек просторное помещение и протянул руки, ласково, по-отечески коснувшись ее ладони.

У Герды вдруг перехватило дыхание. Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы, — подумать только, еще каких-то полгода назад она приняла бы подобную реакцию раздраженно, считая, что не пристало показывать свою слабость кому бы то ни было.

— Ну, как ты? — Кирсанов осторожничал, вдруг растерявшись, не зная, с чего начать разговор, а начинать, по мнению Герды, следовало с главного, и нечего ходить кругами, щадя ее чувства. После всего пережитого она, наверное, могла говорить абсолютно свободно, на любую тему.

— Я в порядке. — Ответила Герда, поймав и не отпуская взгляд Кирсанова. — Выбраться уже не чаяла. — Призналась она. — Как вам удалось?

— В смысле? Что удалось? — Иван Андреевич не сразу понял, о чем речь.

— Спасти меня… Я ведь чувствовала, что погибаю.

— Раньше нужно было сообщить мне. — Ответил Кирсанов. — Знаешь, в таких ситуациях промедление смерти подобно. Я действовал через

разведуправление флота, они подняли своих людей, поэтому помощь пришла к тебе почти сразу, я сумел вырваться на Эригон только спустя сутки.

— А где мы сейчас?

— Орбитальный госпиталь. Система Элио.

Герда кивнула. Хорошо, что от нее ничего не скрывали. Или это только кажется?

Подобные сомнения нужно развенчивать сразу. Чтобы в душе не оставалось даже намека на недосказанность.

— Вы действительно считаете, что Герберт жив? — Спросила она, по-прежнему глядя в глаза Кирсанова.

Он ответил не сразу. Некоторое время сидел, впитывая взгляд Герды, потом спокойно произнес:

— Давай не будем тешить себя иллюзиями. В том мире, который ты видела, человеку не выжить без специального оборудования. Все очень сложно, по крайней мере, для меня. С одной стороны, прошло три года, с тех пор как исчез инопланетный корабль, а вместе с ним и Герберт. Трудно представить, что артефакт неизвестной нам расы, который, как ты помнишь, не обладал герметичностью корпуса, стал надежным убежищем для человека.

Она немного побледнела от его слов, но постаралась сама справиться с секундным головокружением.

— День за днем… Почти три месяца подряд. — Напомнила она. — Каждую ночь, а затем и чаще. Он приходил ко мне, теперь я уверена, что это именно Герберт.

— Почему ты уверена? Разве тебе приходила в голову подобная мысль раньше?

— Нет, не приходила. Но сейчас я могу оглянуться назад и попробовать осмыслить свои ощущения.

— Герда, ты торопишь события. Еще не проведено исследование на эмпатию. Тебе сначала нужно окрепнуть физически.

— Почему прервался контакт? — Спросила она.

— Госпиталь защищен от мнемонических воздействий.

— Плохо. Нужно продолжать, увериться, что на связь все это время выходил Герберт и помочь ему.

— Не так быстро. — Кирсанов встал, подошел к виртуальному окну, постоял, глядя на панораму Раворграда, и продолжил: — Есть одно предположение, которое объясняет, почему он три года не давал о себе знать, а затем вдруг проявился в твоих видениях. Специалисты практически не сомневаются, что твои экскурсы в реальность иного мира вызваны мнемоническим воздействием на разум. Но Герберт не выжил бы в адских условиях той планеты. Нет, Герда, не спорь, я знаю, что ты скажешь. Я тоже думал и о гипотетических технологиях иной расы, и даже мысль о сверхъестественных явлениях меня посещала. Но давай не будем обманывать себя надеждами на чудо. Мы должны искать объяснение, удовлетворяющее нашим знаниям и технологиям…

Герда слушала Ивана Андреевича, не соглашаясь, но и не пытаясь опровергнуть.

Он конечно в чудеса не верит. Понятно… Он не был там, поэтому рассуждает, а она не позволяла себе подобной роскоши.

Та личность, что мучительно распадалась, раз за разом трансформируясь в убогую, не имеющую осознанной воли четверть-сущность, вела мучительную борьбу в попытках сохранить целостность сознания. Герда спрашивала себя, может ли она так остро, глубоко сопереживать чуждому существу, или того пуще — бездушному устройству иной расы?