Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна
Шрифт:
– Рад служить! – Снова поклонился им, еще ниже. – Господа! Госпожа! Я… удаляюсь.
– Вы уверены? – спросил Трясучка, когда за Ронко закрылась дверь. – Чуточку опасно, не кажется? Огонь в деревянном доме…
Коска снова подмигнул ему.
– Я думал, у всех северян бешеный нрав и плохие зубы. Если дело повернется плохо, огонь в деревянном доме может послужить тем самым уравнителем, который нам нужен.
– Уравнителем? – переспросил Трясучка.
Плохое слово выбрал старый наемник… В горах Севера великим уравнителем называли смерть.
– Этак он и нас вместе с домом уравняет.
– Огонь – это прекрасно. Он нанят.
– Но он не…
– Ша. – Коска поднял руку, призывая к молчанию.
– Нам надо бы…
– Ша.
– Я только…
– Ша, я сказал! У тебя на родине не знают такого слова? Меркатто поручила мне подобрать артистов, и это означает, уж прости, что я решаю, кто будет нанят. Мы не голосуем. Ты готовишь зрелище, которое должно привести в восторг гостей Арио. Я занимаюсь планированием. Как тебе это?
– По мне, верный путь к беде, – сказал Трясучка.
– К беде! – Коска усмехнулся. – Что ж, поглядим. А пока – кто там у нас дальше?
Витари заглянула в список, подняла рыжую бровь.
– Барти и Кюммель – акробаты, гимнасты, метатели ножей и канатоходцы.
Коска подтолкнул Трясучку локтем.
– Канатоходцы… видал? Ну, разве это может кончиться плохо?
Миротворцы
День выдался на редкость ясный для города туманов. Небо ярко голубело, холодный воздух бодрил. К благородным трудам своим по устроению мира предстояло приступить великим мира сего, созванным на совещание королем Союза. Жаждущие поглазеть на властителей Стирии повысовывались из всех окон и дверей, заполонили все крыши, растеклись разноцветными ручьями по обеим сторонам улицы, напирая на грязно-серые шеренги солдат, не пускавших зевак на мостовую. Шум толпы оглушал. Рокотание тысяч голосов, прорезаемое воплями уличных торговцев, бранью, возбужденными выкриками, походило на гомон войска перед сражением, когда каждый ожидает с трепетом начала кровопролития.
И никому, конечно, не было ни малейшего дела до пяти человек, которые тоже вышли посмотреть на процессию с крыши старого склада.
Трясучка облокотился на парапет и уставился вниз, на улицу. Коска, беспечно упершись сапогами в крошащуюся каменную резьбу, принялся почесывать воспаленную шею. Витари прислонилась к стене и скрестила длинные руки на груди. Балагур встал столбом чуть поодаль и ушел, судя по виду, в себя. Морвира с помощницей не было – они отправились куда-то по своим делам, что не очень-то понравилось Монце. К отравителю она с первой встречи не питала никакого доверия. А после Вестпорта он вообще вызывал у нее подозрение.
И это ее подручные… Глубоко вздохнув, она облизала губы и сплюнула в толпу. «Когда Бог хочет наказать человека, – говорится в кантийских священных писаниях, – он посылает ему глупых друзей и умных врагов».
– Ну и народу, – сказал Трясучка, щурясь с ошеломленным видом. Точь-в-точь таким, какого она от него и ожидала. – Жуть сколько.
– Да. – Взгляд Балагура прошелся по толпе, губы беззвучно задвигались, отчего у Монцы возникло тревожное ощущение, будто он пытается подсчитать, сколько именно.
– Это
– Я была, – сказала Витари. – В два раза меньше, самое большее.
– Тебе доставляет нездоровое удовольствие обсирать мои мечты?
– Отчасти.
Витари усмехнулась, глядя на Монцу, но та ей улыбкой не ответила, думая о триумфальной встрече, которую устроили им в Талине после падения Каприле, вспоминая, как улыбался и рассылал по сторонам воздушные поцелуи Бенна, привстав на стременах. Как толпа выкрикивала ее имя, хотя сразу следом ехали плечом к плечу в задумчивом молчании Орсо и Арио. Ей бы тогда понять…
– Вот они! – Коска, опасно перевесившись через перила, приставил руку к глазам. – Поприветствуем наших великих вождей!
Толпа загомонила громче, едва на улицу въехали семь знаменосцев, возглавлявших процессию, державших копья с флагами склоненными под одинаковым углом – в знак равенства сторон, иллюзии, без которой в мирных переговорах не обойтись. Раковина Сипани. Белая башня Осприи. Три пчелы Виссерина. Черный крест Талина. Рядом – эмблемы Пуранти, Аффойи и Никанте, слабо трепетавшие на ветру. Следом за ними всадник в раззолоченных доспехах вез золотое солнце Союза на черном древке.
Первым из великих и славных… или низких и подлых – смотря кого спросишь – толпе явился Соториус, канцлер Сипани. Дряхлый, как сама древность, с жидкими белыми волосами и бородой, клонившийся к земле под тяжестью толстой цепи, знака должности, которую носить он начал задолго до того, как Монца появилась на свет. Вперед он продвигался при помощи трости и старшего из множества своих сыновей, тоже немолодого, с виду лет шестидесяти. За ними, выстроившись в несколько рядов, шли именитые горожане Сипани в шелках и золотой парче, увешанные драгоценностями, ярко сверкавшими в солнечных лучах.
– Канцлер Соториус, – сообщил Коска Трясучке. – Хозяин, согласно обычаю, идет пешком. Жив еще, ублюдок старый.
– Но выглядит так, словно отдых ему не помешал бы, – проворчала Монца. – Мертвец ходячий.
– Не совсем… Хотя уже и слеп наполовину, однако видит до сих пор лучше многих. Всеми признанный хозяин Сипани. Сумел ведь как-то двадцать лет сохранять его нейтральность. Даже в Кровавые Годы. С тех самых пор, как я разгромил его в Островной битве!
Витари фыркнула.
– Насколько помню, деньги ты брать у него не перестал, когда протухли отношения с Сефелиной Осприйской.
– С какой стати? Наемнику разборчивость ни к чему. В нашем деле нужно плыть по течению. Для пловца же верность – доспехи, тянущие на дно.
Монца, заподозрив, что это сказано специально для нее, хмуро покосилась на Коску, но тот трещал себе дальше, словно никого из присутствующих в виду не имел.
– Правда, старик Соториус никогда меня особо не устраивал. То была женитьба по расчету, несчастливый брак. И на развод после победы мы оба согласились с радостью. У миролюбцев мало работы для наемников, а владетель Сипани и славу, и богатство добыл себе миром.