Холодные и теплые предметы
Шрифт:
– С этого дня больную Кудрявцеву курирую я, – ледяным тоном произнесла я. – Займитесь больными попроще, Рябченко.
На лице Рябченко отразились смешанные чувства. С одной стороны, он лишался моего покровительства, с другой – лишался ответственности за трудную больную. В нашей медицине, в отличие от западной, тяжелых больных пытаются спихнуть друг на друга. Такой вот модус операнди советикус. Хотя, если честно, на Западе относятся к пациентам так же, как и у нас, потому додумались до страхования от медицинских ошибок. Гениально! Государство мое,
Я не боюсь тяжелых больных, потому врачи всей больницы завидуют моим ординаторам. Мама Зарубина прикроет их, если что. Правда, за это мама их очень-очень накажет.
Рябченко толокся у моего стола, борясь с противоречивыми чувствами.
– Идите, – послала я его. – Лечите, если сможете. Кого-нибудь другого. И где-нибудь в другом месте.
Рябченко покраснел, побледнел и понуро поплелся к двери. Он провалил экзамен, который сдают только раз. На моих глазах умер неплохой врач. Неплохой – это такое слово, которое означает, что у Рябченко есть мозги, но нет стержня. Таким, как он, надо работать физиотерапевтами или рентгенологами. Среди них полно хороших специалистов.
Рябченко взялся за ручку двери и обернулся ко мне:
– Можно я буду продолжать курировать Кудрявцеву?
– Нужно! – Я решила дать ему еще один шанс. – Идите к ней. Скоро я подойду, и мы вместе ее осмотрим.
Рябченко улыбнулся до ушей, до своих огромных ушей. А он симпатичный. Симпатичный, маленький, лопоухий щенок.
Окрыленный Рябченко отправился к Кудрявцевой. Я откинулась на спинку кресла и потянулась. Как хорошо быть доброй! Доброе расположение духа, вызванное благотворительностью, повышает настроение. Советую попробовать как врач.
Я с удовольствием оглядела свой кабинет. Рабочие, присланные Димитрием, сделали в нем ремонт и поставили новую офисную мебель. Она дороже той, которая стоит у меня дома. Чувства маленьких людей были взбудоражены преображением моего кабинета, но мне плевать на это зигзагами с Марса, как говорит Месхиев. Самое смешное то, что ко мне явились из АХЧ, дабы взять новую мебель на баланс.
– Я впишу вас в свое завещание, – утешила я их.
Дверь моего кабинета раскрылась без стука, чего я терпеть не могу. В щель просунулось возбужденное красное лицо Рябченко.
– Кудрявцева сбежала! – выпалил он.
– Расписку оставила?
– Нет.
– Безобразие! – возмутилась я.
Рябченко побледнел, а моя душа запела хвалу господу. Этот болван даже не понял, как нам повезло. Кудрявцева давно канючила, просясь уйти под расписку, я отвечала категорическим «нет». В истории болезни есть мое заключение о невозможности досрочной выписки. Я запаслась бумажками на все сто. Мы ни в чем не виноваты, она удалилась сама, без нашего на то позволения. Я каждый день осматривала Кудрявцеву, она точно не умрет в ближайшее время.
– Немедленно сообщите в поликлинику по месту ее жительства, и всем писать объяснительную. Чтобы врач поликлиники
– Есть! – по-армейски доложил гражданский человек Рябченко и помчался выполнять приказ.
Надо заставить Димитрия купить мебель во все отделение. Так сказать, сделать спонсором моего образцово-показательного отделения. У него полно денег. И мне хорошо, и ему тоже будет хорошо. Я обещаю. Я решила обучить его фокусу с малиной и засмеялась. Димитрий уже пробовал меня на вкус. Малина внесет разнообразие в нашу совместную сексуальную жизнь.
Внезапно я увидела малиновое пятно на своем детском платье – так же ясно, как и тогда, в детстве. Я видела, как сок этой ягоды течет между моих ног, переполняя меня своей густой и теплой кровью до жаркой тяжести внизу живота. Я почувствовала такое сильное возбуждение, что, если бы в кабинете остался Рябченко, я бы отдалась ему без раздумий на новом диване, купленном Димитрием. Делать было нечего, я достала презервативы из сейфа и помчалась к Седельцову.
– У меня такого не было. Никогда, – сказал он.
Маразм, подумала я.
Димитрий обнаружил в моей косметичке презервативы «Durex». Хорошие презервативы. Я держу их на случай Седельцова. Мало ли что. Избегайте случайных связей, иначе они свяжут вас с половой инфекцией. Рекомендую как врач. И помните, что реакция Вассермана может оставаться положительной до конца вашей жизни, не говоря уже о ВИЧ. Половые инфекции маркируют вас, как радиоуправляемые чипы, и такой чип может послать сигнал окружающим в самый неподходящий момент. Вам это надо?
Димитрий нашел презервативы и ожидаемо взбесился.
– Разве ты не пьешь таблетки? – спросил он, четко артикулируя слова и явно подражая мне.
Плевала я на его артикуляцию зигзагами с Марса. До моих талантов Димитрию далеко, дальше не бывает.
– Нет, – ответила я, надеясь напугать его вероятной беременностью. Перевести с одной доминанты на другую.
– Кто он?! – забыв об артикуляции, зарычал Димитрий.
Я окинула его своим фирменным взглядом. К несчастью, доминанта ревности оказалась к нему невосприимчивой. Димитрий смотрел на меня бешеными глазами, их склеры наливались кровью, толстые, влажные гусеницы корчились в предагональных конвульсиях.
– Говори, с-сука!
– Никто, – я отступила назад. – Это образцы фармфирмы. Для распространения.
– В косметичке? За идиота держишь?!
– Да, – ни с того ни с сего ответила я.
Димитрий выкрутил мне руку так, что я взвыла от боли и села на корточки. Он выворачивал мне руку и спрашивал:
– Кто он?
– Никто! Никто! Никто! – кричала я.
– Изменяла?
– Нет! Нет! Нет! – кричала я.
Он сто раз спрашивал, я сто раз отвечала «нет». Он сам решил, когда будет довольно. Сел передо мной на корточки и ласково вытер слезы со щек. Совсем как Толик в моем далеком детстве.