Холодный дом (главы XXXI-LXVII)
Шрифт:
– Очень уж сильно ты выражаешься, Уильям Гаппи, - одергивает его мистер Уивл.
– Может быть, сэр, - парирует мистер Уильям Гаппи, - но когда я так выражаюсь, значит я сильно чувствую.
Мистер Уивл признает свою неправоту и просит мистера Уильяма Гаппи предать забвению этот инцидент. Но мистер Гаппи, получив преимущество, не в силах расстаться с ним без того, чтобы не сделать другу добавочного внушения обидчивым тоном.
– Нет! Черт возьми, Тони, - говорит этот джентльмен, - тебе все-таки надо бы поостеречься и не задевать самолюбия человека, в сердце которого запечатлен некий
Тони снова просит его не возвращаться к этой теме, восклицая с пафосом:
– Уильям Гаппи, бросим этот разговор!
Мистер Гаппи соглашается, добавив:
– Сам я никогда бы его не начал, Тони.
– А теперь, - говорит Тони, мешая угли в камине, - насчет этой пачки писем. Ну, разве не странно, что Крук решил передать мне письма именно в полночь?
– Очень. А почему так?
– А почему он вообще поступает так, а не иначе? Он и сам не знает. Сказал, что сегодня день его рождения и что передаст мне письма в полночь. К тому времени он будет мертвецки пьян. Целый день пил.
– Надеюсь, он не позабыл о том, что условился с тобой?
– Позабыл? Ну, нет. В этом на него можно положиться. Он никогда ничего не забывает. Я видел его нынче вечером, часов в восемь, - помогал ему лавку запирать, - и тогда письма лежали в его лохматой шапке. Он ее снял и показал их мне. Когда лавку заперли, он вынул их из шапки, повесил ее на спинку кресла и принялся перебирать письма при свете огня. Немного погодя я услышал отсюда, как он поет внизу - лучше сказать, воет, как ветер, - одну песню, только ее он и знает... что-то насчет Бибо и старика Харона *, и как этот Бибо умер в пьяном виде или что-то в этом роде. Но с тех пор его не слышно притих, как старая крыса, что заснула в норе.
– Значит, ты должен спуститься к нему в двенадцать часов?
– Да, в двенадцать, но, как я уже говорил, когда ты, наконец, явился, мне показалось, будто прошло сто часов.
– Тони, - начинает мистер Гаппи, скрестив ноги и немного подумав, ведь он еще не умеет читать, правда?
– Куда там! Читать он никогда не научится. Он может писать все буквы одну за другой и многие узнает - каждую в отдельности, - настолько-то он выучился под моим руководством, но складывать их не может. Одряхлел, смекалки не хватает... да к тому же горький пьяница.
– Тони, - говорит мистер Гаппи, положив ногу на ногу, - каким образом он сумел разобрать в этих письмах фамилию Хоудона, как ты думаешь?
– Ничего он разобрать не может. Но ты же знаешь, у него необыкновенно острые глаза, и он постоянно срисовывает всякие надписи и тому подобное, ничего не понимая в них, только на глаз. Ну, он и срисовал эту фамилию, очевидно с адреса на письме, - а потом спросил у меня, что это означает.
–
– Женским. Держу пари на пятьдесят против одного, что писала дама... косой почерк и хвостик у буквы "н" длинный, нацарапан как попало.
Во время этого разговора мистер Гаппи кусал себе ноготь большого пальца то на правой, то на левой руке и одновременно перекладывал ноги - то правую на левую, то наоборот. Собираясь сделать это снова, он случайно бросает взгляд на свой рукав. Рукав привлекает его внимание. Мистер Гаппи в замешательстве смотрит на него, выпучив глаза.
– Слушай, Тони, что творится в этом доме нынче ночью? Или это сажа в трубе загорелась?
– Сажа загорелась?
– Ну да!
– отвечает мистер Гаппи.
– Смотри, сколько набралось копоти. Гляди, вот она у меня на рукаве! И на столе тоже! Черт ее возьми, эту гадость, - смахнуть невозможно... мажется, как черный жир какой-то!
Они смотрят друг на друга, потом Тони подходит к двери и прислушивается; поднимается на несколько ступенек, спускается на несколько ступенек. Вернувшись, сообщает, что всюду тишина и спокойствие, и повторяет свои слова, сказанные давеча мистеру Снегсби насчет отбивных котлет, подгоревших в "Солнечном гербе".
– Значит...
– начинает мистер Гаппи, все еще глядя с заметным отвращением на свой рукав, когда приятели возобновляют разговор, усевшись друг против друга за стол у камина и вытянув шеи так, что чуть не сталкиваются лбами, - значит, он тогда-то и рассказал тебе, что нашел пачку писем в чемодане своего жильца?
– Именно тогда и рассказал, сэр, - отвечает Топи, с томным видом поправляя свои бакенбарды.
– Ну, а я тогда же черкнул словечко своему закадычному другу, достопочтенному Уильяму Гаппи, - сообщил ему, что свидание состоится сегодня ночью, и посоветовал не приходить раньше, потому что старый черт хитрец, каких мало.
Усвоенный мистером Уивлом легкий оживленный тон светского льва, болтающего в гостиной, сегодня режет ухо ему самому, так что мистер Уивл меняет тон и оставляет бакенбарды в покое, а оглянувшись через плечо, видимо, снова отдается на растерзание охватившим его страхам.
– Вы условились, что ты унесешь письма к себе в комнату, прочитаешь их, разберешь, что к чему, а потом перескажешь Круку их содержание. Такой был уговор, Тони, верно?
– спрашивает мистер Гаппи, беспокойно покусывая ноготь большого пальца.
– Говори потише. Да. На том мы и порешили.
– Вот что я тебе скажу, Тони...
– Говори тише, - повторяет Тони. Мистер Гаппи, кивнув своей хитроумной головой, наклоняет ее еще ближе к приятелю и переходит на шепот.
– Вот что я тебе скажу. Первым долгом, надо заготовить другую пачку писем, в точности схожую с настоящей, на тот случай, если старик потребует свою, пока та будет у меня в руках, - тогда ты ему и покажешь поддельную.
– Ну, а если он заметит, что пачка поддельная? А на это пятьсот шансов против одного, - догадается, как только бросит на нее свой пронзительный взгляд, - прямо сверло какое-то, - говорит Тони.