Холюшино подворье
Шрифт:
– Какое еще счастье?
– недоуменно переглянулись Егор с агрономом.
А Холюша уже в дом спешил, постукивая деревяшкой.
– Пойдем, поглядишь, пойдем,- радостно бубнил он.
– Привалила счастья...
Егор, агроном и даже шофер, заинтересованные, пошли за Холюшей.
В кухне горел яркий свет. В углу, возле дверей горницы, на соломе стоял врастопырку и глядел на вошедших теленок, Холюша кинулся к нему.
– Вот она, счастья! Вот она какая счастья! Гляди, Звезда народилася! Звезда!
Егор рассмеялся, за ним агроном, шофер их поддержал, проговорил: "Ну и дед..."
– Отелилась, что ли, Зорька?
– спросил Егор.
– Ну и слава богу.
– Отелилась...
– недоуменно повторил Холюша и руками всплеснул. Его зло начало
– Да ты хоть глазами-то видишь, кого она принесла?
– в сердцах проговорил он и выкрикнул: - Звезду принесла!
– Ну, Звезда,- тоже начал злиться Егор.
– Ну, телок... Не пойму, чего ты прыгаешь. А кого она должна была принести? Козу, что ли? Снесла курочка яичко, не простое, а золотое...
– И-и-и,- укоризненно протянул Холюша.- Доумился... Козу...
– но потом вдруг понял, что эти люди - Егор, новый агроном и шофер,- они ведь не знают ничего и потому лишь глазами на него лупают. Он вдруг понял все это и просиял.
– Да вы же несмысленые!
– счастливо рассмеялся он.
– А я перед вами... мечу. Вы же и близочко ничего не знаете. Садитесь, Христа ради, садитеся... Счас перескажу...
– Он повернулся к теленку, ласково тронул его. Тот мыкнул и, взбрыкнув задними ногами, подпрыгнул на месте.
– Вот ты правильно сказал, Егор, золотая эта яичка, золотая телочка, - наставительно произнес Холюша. Таких телочек и в свете нет, - говорил он торжественно и серьезно. И слушали его всерьез, насторожась.
– Не вложу в память, говорил я тебе, наверно, говорил, да у тебя скрозь пальцы протекло. Наша Зорька кровя свои ведет от Звезды,- поднял Холюша руку и пальцем в потолок указал.
– А та Звезда была даве еще, даве, это еще в войну, в Назмище. У Митрони Бочкарева. Откудова та Звезда взялась, не знаю. Бог дал. Та Звезда была молоком налитая. По цебарке за раз давала. И доилася чуть не весь год. До самых, до самых... Заливала Митроню молоком. Во как!
– победно оглядел всех Холюша.
– У нас по хуторам всякие коровы случались. А Митронина Звезда - из всех знаменитая. Сколько лет-годов прошло. Давно уж косточки погнили. А помнят Звезду, все помнят добрые хозяева, какие живы. От той Звезды по хуторам племя пошло. Неплохие коровки. Как наша Зорька. Но вот в Звезду ни одна не удалася. Сколь люди ждали, а вот нет такой, да и все. Не дал бог. Ни у Бочкаревых, ни у других хозяев.
– Холюша замолк, а потом сказал шепотом: - А меня господь наградил... За труды мои...
– всхлипнул он.
– Послал... Глядитя...
– и указал рукой на телочку.
– Масть чистая, светлая... Лобик белый,- тронул он рукой белую пежину.
– Чулочки белые,- нагнувшись, указал он.
– Хвост до самой репицы белый!
– закончил он торжествующе.
– Все чисточко при ней, без подмесу!
Слушатели, ошеломленные не столько Холюшиными доводами, сколько тоном, молчали. Первым Егор опамятовался, спросил:
– Погоди... так что, одна она, что ль, такая, со звездой, с чулочками, с хвостом?
– Взошло наконец,- язвительно ответил Холюша.- О чем цельный час талдычу. Вот была Звезда Митронина, а ни от нее, ни посля чисто никто в нее не удавался. А Зорюшка наша постаралася напоследок, хозяина отблагодарила... Снова расчувствовался он и даже заслезился.
– Отплатила мне за все мои заботы. За то, что кормил ее и поил. О себе так не заботился, как об ней.
– Понятно,- сказал Егор.
– Теперь все понятно.- И к агроному повернулся: Чувствуешь, чего тебе отдаем? Особый с тебя магарыч.
– Не заржавеет,- смеясь, ответил тот и шагнул к теленку.
– Не отдам!
– накрест растопырив руки, встал перед ним Холюша.
– Не подходи!
– Ты чего, дед!
– удивился Егор.
– Он же ее покупает.
– Меня, меня бог наградил!
– выкрикнул Холюша.- Рази я ее в чужие люди отдам?! Сколь я ее у бога выпрашивал! И послухал меня господь, на мои слова сжалился. Да неужели я такую золоту в чужие руки отдам?! Да я голодать буду, телешом ходить, а ее взращу! По травиночке, по былиночке буду сбирать, а она сытой будет! А она потом такого молочка нам даст,
– повторил Холюша н повернулся к дорогой своей телочке и глядел на нее глазами, полными слез.
Агроном, с ноги на ногу переступив, откашлялся и пошел из кухни. Следом за ним шофер. А уж за ними Егор выбежал.
– Подожди... Вы куда?
– Да куда...
– ответил агроном, разминая и закуривая сигарету.
– Куда же... От ворот поворот.
– Брось ты...
– сказал Егор.
– Это он так, с ума сходит. Сейчас я поговорю.
– Подожди,- остановил его агроном,- покури. На, закуривай. И не суетись. Не продаст он сейчас корову. Не знаю уж, золотая она или серебряная... Но ты же слышал?
– А куда ж он ее денет? В карман, что ль, возьмет? Нам же переезжать... Сейчас я его...
– и он снова было шагнул к крыльцу.
И снова его остановил агроном:
– Не сепети... Сейчас не трогай. Скажи, продаст?
– спросил он у шофера.
Тот отрицательно головой покачал и сказал:
– Не похоже... Ему втемяшилось. А вообще-то,- добавил он,- про эту Звезду, про назмищенскую, я тоже слыхал. Не упомню, вроде от матери. Но что точно, то точно, была такая корова. Старые люди знают.
– Вот так,- поглядел на Егора агроном.
– Да ерунда все это,- не сдавался Егор.
– Какая бы она ни была, дом-то куплен. Деньги он заплатил - десять таких коров можно купить. Стадо целое! Поняли? Дурит дед. С ума сходит. Никуда не денется. Переезжать все равно надо.
– Ладно,- сказал агроном.
– Вы тут меж собой разберитесь. Корову я, конечно, взял бы. Тем более...- засмеялся он,- дыма без огня не бывает. Конечно, когда она еще вырастет и чего... Но интересно. Ладно, мы поехали, а ты с ним толкуй.
Егор долго стоял, провожая взглядом машину, курил и вроде успокоился, а уж потом в дом вернулся.
– Ладно с коровой-то...
– со вздохом сказал Егор, усаживаясь.
– Ты чего и себе и людям головы морочишь. Приехал человек, покупать. Дома тебя сестра ждет, племянница... А ты? Для чего все это затеваешь? Или собираешься корову на новое место переводить? Так я же тебе...
– Не, не, не...
– всполошился Холюша.
– Ее нельзя с хутора трогать. Она должна добрым молочком выпаиваться. На хорошей травке рость, на нашей воде, на всем невладанном.
– Холюша к телочке подошел, тронул ее рукой, и голос его потеплел.
– Не ныне завтра снег сойдет, погоним скотину. Сначала старюку погложут, она тоже едовая. А там и зеленка пойдет. Вот и будет наша Звездочка рость, людям на завидки. Да в такую коровку подымется. Я в коровах понимаю, я их видал-перевидал. А таких вот, не даст господь сбрехать, таких и в завете нет,- горячо говорил Холюша. И он честно говорил. Верил он, верил, нутром, сердцем чуял, что в последний разок не обманула хозяина Зорька и принесла такую расхорошую телочку, каких не было и не будет. В добрую память о себе, за все добро, за всю ласку, за всю свою счастливую жизнь, что провела на этом базу, у дорогого своего хозяина.
– Выкормим ее, выпоим, а она такого молочка даст, сладимого да жирнючего, чистый каймак. Твои ребяты его пить будут не напьются. На дрожжах будут с него расти. Всех она нас прокормит, всех... И сеструшку, и меня. Нам, старым, молоко за первую еду...
Толковать было не о чем. Ругать Холюшу Егор не стал, жалея его. Он лишь развел руками и сказал:
– Не пойму я тебя. Вот убей, не пойму. ..
– Ты свою жизню к моей не прикладывай,- ответил Холюша.
– У нас так-то вот... Надысь Митревну встретил, она чуток посверстнее меня. Чикиляет, жалится, плачет: "Мои-то уехали... Кинули меня без Христовой памяти... Я ту лету надорвалася с огородом, сажала. Снова весна заходит. Руки не подымаются, ноги не носют, а надо сажать, надо... Не посади огород да картошку - люди осудят..." А я ей: и осудят, говорю, осудят. Терпи, Митревна, такая наша жизня. Понял? А мне чего? Я еще в силах. Да такую телочку мне господь послал, золотанюшку мою...