Хомотрофы
Шрифт:
– Я не лгал, – проговорил он. – Я уже давно не питаюсь человеческой плотью.
– Тогда вы должны были умереть, быстро состариться и отдать концы, как Слепец.
– Много лет назад меня взяли, что называется, с поличным и после громкого процесса определили в психиатрическую лечебницу. Что и говорить, я проявил неблагоразумие: начал буйствовать. Электрошок удивительная вещь, он открыл для меня новые горизонты.
Когда меня выписали, я хотел приобщить собратьев к новому способу питания. Я нес благо, прогресс. Потратил десятилетия
Грязин встал и вышел.
Я остался один в окровавленной комнате.
Неужели это последние минуты моей жизни?
Я огляделся. Кого здесь казнили прежде? Таких же, как я? Тех, из черного списка, в который был внесен Андрей.
Я попробовал освободить руки. Они были крепко связаны веревкой.
Внезапно дверь снова открылась, и в комнату ввалился Гавинский. За собой он волочил Жору: здоровяк держал его за волосы. Жорины руки были связаны за спиной. Рот заклеен скотчем. Успел ли он разослать призыв?
Борись! – приказал я себе.
На какой-то миг мне показалось, что я чувствую близость Андрея, но тут же ощущение исчезло.
Вслед за Гавинским вошел Присмотров. На этот раз он был без галстука. Верхние две пуговицы рубашки были расстегнуты. На лице – безапелляционность.
– Смотри! – крикнул Гавинский.
Он откинул носком туфли лежащую на полу циновку. Под ней был топор. Не просто топор, а огромная секира палача.
Я явственно увидел Жорин страх. Визуализировал его в виде тонких струек, исходящих отовсюду.
Черт, где же твоя капсула, Жора?
Гавинский толкнул Жору на пол. Тот безвольно стукнулся всем телом, застонал. Гавинский поднял топор, встав на колено, склонился над Жорой, взял его за волосы, запрокинул ему голову.
– Смотри! – опять заорал он мне.
Гавинский провел топором по Жориной шее, демонстрируя остроту лезвия. Из тоненькой царапины потекла кровь.
– Сволочь!.. – прохрипел я.
Здоровяк своей мощной рукой ухватил Жору за рубаху на спине и легко, как куклу, перевернул на живот. Он выпрямился, поставил Жоре на пояснице ногу, прямо поверх связанных рук. Придавил его так, что Жора не мог пошевелиться.
Я пытался вырваться. Цепь гремела у меня на шее, веревки все сильнее впивались в запястья. Я увидел, что деревянный пол в некоторых местах изрублен топором.
– Подожди, не убивай пока, – сказал директор. – Подними его и поставь на ноги.
У Гавинского во взгляде мелькнуло недовольство, но он подчинился. Схватив Жору за подмышки, он рывком его поднял.
Происмотров провел рукой себе по лицу, стирая грим.
– Хотел меня обмануть, раб, – прошептал он, подходя к Жоре вплотную.
Из
Ты еще в состоянии бояться? Где же твоя капсула, Жора?!
Запустив руку в черные волнистые волосы, директор с силой изогнул Жору дугой и, ловя подбородком кончик протуберанца, стал с ним играть. Губы его были сомкнуты, глаза полузакрыты. По лицу растекалось блаженство. По телу директора волнами проходила дрожь.
– Тварь ты ненасытная, – прошипел я сквозь зубы.
На меня никто не обратил внимание.
Я закрыл глаза.
Черное поле. По всей его поверхности, издавая свистящие звуки, мелькают огромные синеватые щупальца. Вот они обхватывают маленькое облачко. Это облачко – Жора. Из-за горизонта, словно стрела, летит гигантский хобот. Его устье хищно раскрыто. Сейчас дракон засосет Жору.
Андрей, где же ты?
Все, что я могу сделать, это перебросить нить от своей капсулы к тому маленькому облачку, связаться с ним. Если я это сделаю, директор утянет вместе с Жориным страхом и мою капсулу. Но в этом нет никакого смысла. Моя капсула страха – чистая, питательная энергия, которую дракон мигом переварит.
Борись ЖЕ…
Андрей, это ты?
Остаются какие-то мгновенья.
Нет, мне уже не состряпать за этот краткий промежуток времени новую капсулу – такую, которая сможет разрушить дракона. Я протягиваю нить, и она тотчас прилипает к облачку, которое уже начинает проваливаться в темный зев хобота.
Миг – и нить натягивается. Чувствую рывок, будто клюнула крупная рыба. Меня начинает трясти. Черное поле исчезает. Все вокруг становится голубым, как небо на иконостасе в храме Улитки.
Электрические разряды пронизывают и сотрясают мое тело. Сейчас дракон отнимет у меня то, что ему полагается и я, обессиленный, свалюсь на землю. И буду лежать, ожидая казни.
Надо бороться!..
Найти в себе силы.
Собрать весь свой протест, всю ненависть – так как это делалось на тренировках. Потом примешать к этому самые светлые воспоминания из своей жизни и соединить все в единое ядро.
Протест…
Воспоминания…
Я выплескиваю из закоулков души все, что могу там отыскать, нанизываю одно за другим на нить – и все это улетает в бездонный желудок дракона.
Смерть Андриана…
Ненависть к корпорации…
Смерть Андрея…
Стремление к свободе…
Вспышка, свист и нить натягивается вновь.
Шатуны.
Лагерь бездомных детей.
Все улетает за горизонт, во владения монстра.
Все закабаленные клерки.
Люди, у которых отобрали личности.
Искалеченные рабочие.
Жертвы всех на свете корпораций.
Мое детство.
Моя первая любовь…
Эфа.
Вспышка вдали – и синева уходит. Я опять вижу черное поле. И тонкую нить, на которую мне больше нечего нанизать. Она натянута как тетива. Вот-вот лопнет.
Дракон сожрал все.