Хомяк в совятнике
Шрифт:
Пока Серей объяснял мне все на словах, показывал какие-то рисунки, учил принимать правильные позы при отделении от самолета и при приземлении, я воспринимал это как какую-то игру. Как-то подсознательнождал, что Сергей переведет все в шутку - ну просто не бывает же, чтобы вот так, ни с того, ни с сего.... И вообще, обыкновенные люди такими вещами не занимаются. По определению. Как не летают страусы, или крокодилы там.... Летают, - сказал прапорщик Сидорчук, - Тильки низэнько-низэнько.
Серега шутить не собирался. Спокойно, даже скучновато, изложил мне основы теории, вручил серую брошюрку с наказом выучить не хуже, чем "Уронили мишку на пол" и сказал, что утром за мной заедет. Иметь спортивный костюм и
Домой я отправился в довольно беспечном настроении. И пребывал в нем до тех пор, пока вдруг не д о ш л о.
Черт. Вот черт. Слушай, оно тебе надо, а? Да елки-палки, что это такое творится-то, а?! Я вскочил и нервно прошелся, терзая остатки шевелюры. Нет, ну в самом деле. Взрослый же человек - чего дурью-то маяться? Детство в одном месте заиграло, что ли? Расшибешься - кто семью кормить будет? Да и вообще....
Я вдруг замер, прикипев остановившимся взглядом к желтому всполоху берез за окном. Закатные лучи так вызолотили их на темно-синем бархате неба, что меня пронзила вдруг острая внезапная печаль. А ведь уже завтра я могу этого и не увидеть... И все будет - и эти березы, и это небо, и это солнце, только меня не будет. Это было так ужасно несправедливо, что у меня защипало в глазах. К черту! Позвоню Сереге, скажу, что ногу подвернул - и все! И такая теплая волна позорного облегчения накрыла меня, что я даже зажмурился. Ведь как просто все. И чего я мучился?
А память - подлая память!
– услужливо подсунула мне давнюю картинку: мы, десятилетние пацаны, вскарабкались на могучий сук ивы, растущей на берегу пруда и собираемся прыгнуть в воду. Трусим отчаянно - высота-то метров пять, не меньше. Подбадриваем сами себя неумелыми матюками и трусовато провоцируем друг друга: "Давай, ты первый, а я - сразу за тобой! ".
Наконец, Ленька Печенкин - самый мелкий и самый отчаянный из нас, с криком: "Кто не прыгнет - тот чмо! " сигает вниз! И следом за ним с дикими воплями ужаса и восторга летят остальные! Кроме меня. Пальцы рук и даже ног сами собой вцепились в растрескавшуюся кору - не оторвать. Подлый страх намертво приковал меня к суку, а пацаны - такие счастливые после пережитого страха - барахтаются, поднимают тучи брызг. И вместе с брызгами летят вверх самые позорные эпитеты в мой адрес.
И вот я - тощий, скрюченный от жидкого страха, позорно спускаюсь на землю и, чуть не разревевшись, бормочу: "У меня гланды.... ". Беспощадный Ленька под одобрительный гогот дорогих товарищей детства сочувственно согласился, в том смысле, что плохому танцору всегда гланды мешают. И презрительное прозвище "Гланда" присосалось ко мне прочно, как противная скользкая пиявка.
С этого проклятого сука я все-таки прыгнул. Через неделю. А всю эту черную неделю пил горькую чашу изгоя. Моментально каждый решил, что вправе командовать и помыкать мной. Собрались в футбол играть - кому на ворота становиться? "Гланда, давай, становись! И попробуй пропусти только! ". Полезли в чей-то сад за зелеными яблоками - "Гланда, метнулся на атас! ". А уж как идем купаться - так все наперебой: "Ну че, Гланда, сегодня-то прыгнешь? Или опять очко заиграет? " И каждый раз повторялось одно и то же стоило мне вскарабкаться на этот проклятый сук, как язык от страха прилипал к гортани, слабели и набирали морозящую дрожь суставы, противно ныло где-то в низу живота, и я словно переносился на миллионы лет назад и превращался в своего хвостатого предка, намертво вцепляясь в кору всеми четырьмя лапами.
Искренне желая помочь мне, друзья попытались было спихнуть меня вниз, но я так заорал, что друзья плюнули и решили, что да и фиг с ним, со бздуном.
И вот - очередной момент позора. Все уже уверенно, с радостным гиканьем сиганули вниз и теперь бултыхаются,
– Ну че, Гланда - опять очко играет?
– Гланда, не бзди! Зажмурься и прыгай!
– Гланда, не дай бог, мне на голову обгадишься - хвост оторву!
– Ха-ха-ха!!!
И вот тогда, когда я уже готов был разреветься слезами трусости и отчаяния, сквозь весь этот ор вдруг прорвался пронзительный голос Леньки:
– Саня, ну давай же!
И я уже не успел ничего подумать - просто рванулся навстречу этому голосу. Навстречу прежней жизни, когда мог смеяться открыто, ходить вольно, когда был я Саня, а не эта гадская Гланда!
Плюхнулся я тогда изрядно - пузом. Наглотался воды, чуть не пошел ко дну и был вытащен на берег восторженно орущими друзьями. Наверное, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни - когда на берегу я кашлял, выплевывая пахнущую тиной воду пополам со слезами, держался за отбитое пузо, а вокруг радостно горланили товарищи - каждый из них искренне считал, что это именно он помог мне одолеть страх.
А через два дня Ленькины родители уехали в далекий город Владивосток и увезли сына с собой. Так и оборвалась ниточка, протянувшаяся было между нами. Почему я не попытался найти его адрес, написать ему - ведь так отчаянно хотел этого? Не решился, постеснялся - кто я для него? Он - ловкий, отчаянный, душа нараспашку, в руках у него все горит - хоть велик починить, хоть воздушного змея сделать. А сейчас он - вообще! У моря живет. Даже у океана! Это поднимало Леньку на совсем уже немыслимую высоту - словно он был космонавтом. Наверное, очень многие беды у людей происходят оттого, что не могут люди понять и принять банальнейшую истину: хочешь - так сделай. И будь готов заплатить за это цену, если ты этого очень хочешь.
И я понял, что никуда мне от этого прыжка не деться. Хоть и не надо уже ничего бормотать про гланды, достаточно просто сказать "Не хочу". Дразнить никто не будет. Только от себя-то куда денешься? Убедить себя на какое-то время нетрудно, но никуда это воспоминание не денется - только притаится где-то глубоко, чтобы выскакивать, как злая собака, из темной подворотни и кусать, когда захочет. Я засопел и, стиснув зубы, вцепился в инструкцию.
x x x
Аэродромная жизнь несколько удивила меня своей обыденностью. Первым нас встретил лохматый вислоухий пес неопределенной расцветки. Завидев нас, он деликатным тявком изобразил бдительное несение службы, после чего резво завилял хвостом и принялся вертеться вокруг нас, подхалимски заглядывая в глаза и опрокидываясь на спину. В одну секунду сожрал подаренный бутерброд, и совсем развесил слюни от полнейшей преданности.
Несколько сборных щитовых домиков, выкрашенных облупившейся зеленой краской, да стоянка с маленькими самолетиками - вот и весь аэродром. Из-за крайнего домика вышла тощая курица, подозрительно глянула на нас и принялась царапать лапой траву. Следом за курицей появился коренастый пузатый дядька, которого я почти сразу узнал - инструктор Михалыч-Портос. Почесывая на ходу свою мушкетерскую бородку, инструктор направился к нам. Он заметно прихрамывал.
– Привет, Михалыч!
– широко улыбнулся Сергей.
– Здорово, разбойник!
– облапил его "Портос", - Куда пропал-то?
– Да дела все.... Вот, знакомься, это Саша, мой подшефный. Я тебе говорил, помнишь?
Пожатие "Портоса" было мощным и цепким - я аж крякнул.
– Решил прыгнуть, значит? Это хорошо. Раньше-то прыгал?
– Не доводилось, - ответил я, втайне надеясь, что инструктор даст мне от ворот поворот.
– Ну что ж, когда-то же начинать надо, верно?
– развеял он в пыль мои тайные надежды, - Заполнишь бумагу и - вперед. Какой ему купол-то дать? Дэ-один-пять-У пойдет? Или с тандемером прыгнет?