Хоннорун. Исток
Шрифт:
Когда класс начал недовольно ёрзать, покашливать и наигранно громко вздыхать, с первых пар встала девчонка с медными волосами и тактично позвала учителя:
– Инга Кирилловна..?
Учительница резко обернулась на девочку и осмотрела класс, потом снова повернулась к окну и продолжила своё наблюдение.
Девочка не сдавалась:
– Инга Кирилловна, может вы скажете… что-нибудь?
– Хм, сказать?.. – с сомнением в голосе ответила учитель. – Понимаешь ли, Дашенька, я вот в толк никак взять не могу. Пути господни неисповедимы и все мы равны перед гласом рассудка, во всяком есть толика бескорыстной доброты. Ох, но что-то мне подсказывает,
Учитель якобы устало прикрыла глаза ладонью и слишком глубоко вздохнула. Всё бы хорошо, да только маленькой рукой намёка не прикроешь, который Лёня видел на уголках искривлённых губ. Мальчик покачал головой. Его друг тихо хмыкнул.
Даша сначала подняла одну бровь, потом вторую. Сморщила лоб. Вдруг её осенило и она кинула взгляд на последнюю парту. Костя сидел с каменным лицом, скрестив руки на груди. Лёня возвёл очи горе к потолку.
На мальчиков стали коситься. Кто-то ухмыляясь, кто-то проводя рукой по лицу, но постепенно весь класс сомкнулся взглядами на задней парте. Монахов с достойным похвалы усердием рассматривал ногти на левой руке.
Балагурами друзья были в детстве. Их сатанинские выходки остановились на подрыве школьной канализации, когда бачки унитазов бурлили и бурно извергались накопившимся за срок использования «негодованием». Бывали шалости и поменьше, и побольше. В чём-то ребята не были виноваты вовсе, а просто становились негласными соучастниками – то, что они могли просто проходить мимо никому и в голову прийти не могло. А то, что они не замешаны во всех бедах вовсе – и того подавно. Но, как говаривал им уборщик во время воспитательных отработок: «Вон оно как бывает, малышня, – сначала вы работаете на авто… нитет, авторитет, во. А потом ентот авторинтет уже работает на вас». Получите и распишитесь, кушайте, не обляпайтесь.
Куда позже подобное отношение их начало раздражать. Костя бросался в крайности и со своей знаменитой улыбкой всегда выходил сухим из воды. Разумеется, на них дико ругались, ещё громче кричали, но сделать ничего не могли. Взрослые долбились в закрытые ворота, осадная конструкция из морали и педагогических увещеваний неизменно, раз за разом терпела крах. Аргентин очень не любил авторитетов. Да и Лёня, в общем-то, тоже. Как и всякие подростки они пытались отыскать этот «авторитет» в самих себе. И как всякие подростки – не совсем понимали зачем он нужен, что из себя представляет и где его найти. Вскоре интерес к этому пропал. Зато появился авторитет, да. С весьма подпорченной репутацией.
– Червяки едят только те яблоки, что смилостивились упасть, – медленно, ни к кому конкретно не обращаясь сказал Костя. Смотрел он тоже, собственно, в никуда. – На такое яблоко и человек польстится, даже если не голодный. Проблема-то не в червяке, Инга Кирилловна, а в человеке. Ведь каким бы отвратительным червяк не был – двуглавым, к примеру, – не он виновник гравитации. И безволия.
Аргентин и классная руководительница встретились взглядами. Смотрели друг на друга долго, не отводя глаз. Видно было, что это игра, правила которой никто, кроме них не знает. Одноклассники перешёптывались, Даша закатила глаза, одними губами пробормотав: «Фигляр». Её беспокоило, интересовало и раздражало, как и всех девчонок то, что она всеми силами пыталась отвергнуть. И неважно в отношение чего или кого
– Допустим, ты прав, – медленно проговорила Инга Кирилловна, корпусом развернувшись к классу и скрестив пальцы. – Допустим виновен не червяк. И, теоретически, не ядовит. Только зачем ему лезть в упавшее яблоко? Ради гипотетического любопытства?
– Разнообразить рацион, – так же медленно ответил Костя. – Моцион в почве скудный, не позволяет питать голову и расти над собой. Давеча он, теоретически, разгрыз орешек познания и обзавёлся метафизическим мозгом. И пошёл познавать мир. Быть может, даже привнести в него лучшее. Ведь будучи червяком, он гипотетически догадывался о своём мерзком внешнем виде. А в яблоко залез, предостерегая глупого человека о том что запретный плод прежде сладок, а уж после запретен. Теоретически.
Если бы молчание продлилось ещё дольше, Лёне было бы жаль их одноклассников. В частности светловолосую особу на первой парте, у которой (от абсурдности ли диалога?) глаза закатывались всё чаще и размашистей. Пришлось даже лицо рукой прикрыть. Но, о диво, молчание долго не продлилось. Инга Кирилловна легко и решительно смахнула чёлку с лица и фыркнула.
– Да уж, Аргентин и Монахов… Вы мастера на всякого рода нелепицу, – она по-доброму улыбнулась и завозилась над столом, прибирая бумаги. – Но по-хорошему прошу, – оставьте забавы и даже их гипотетическо-теоретические, – на этом моменте она насмешливо смерила Костю взглядом. – Возможности их реализации. Последствия могут быть… плачевными для всех.
– Ну что ж, мы изверги какие-то? – вставил слово Лёня и переглянулся с Костей. Тот лихо подмигнул, а от его прокурорской мины не осталось и следа.
В друзей уткнулись два красноречивых взгляда. Один от учителя, другой от Даши. И на оба они тихо фыркнули.
***
– Технически весь этот процесс представляется так: ты, как субъект, должен прочувствовать то, чего желаешь добиться от объекта, сиречь того, на чём чертишь руну. Процесс не сложный, но требует большой концентрации на смысле того, какого результата ты желаешь достичь.
Лёня взвыл и откинул голову на спинку дивана. Он уже жалел, что обратился к другу с объяснениями. Прекрасно зная Костю и его тягу к сложноподчинённым предложениям, от которых сквозит не столько разумностью, сколько менторским тоном, он должен был к подобному подготовиться. Должен был, но как всегда переоценил свои силы.
Аргентин смерил товарища задумчивым взглядом и покачал головой.
– Ладно уж, – мальчик слез со спинки кресла и протянул руки к блокноту. – Покажу на примере, больно нужны мне твои подвывания раненого… хм, баклана.
Лёня попытался достать друга ногой и несколько раз быстро дёрнул голенью. Сопротивления стопа не ощутила, так что мальчик приподнял затылок и прищурился правым глазом на друга. Тот насмешливо осматривал его с головы до ног и забирался обратно на спинку большого кресла. Быстро и ловко, животом к верху.
– «Как таракан», – в мыслях буркнул Монахов и скосил взгляд в сторону камина. Полукруглый, снизу пузатый, как бочонок квашенной капусты, кирпичный исполин утыкался трубой в сводчатый деревянный потолок. На трубе висели скрещенные мечи. Монахов задумчиво изогнул брови.