Хорал забвения
Шрифт:
Впрочем, та война была не столь уж страшна. Никто не погибал… навеки. Мы тогда походили на юных богов, и раны, хоть и причиняли боль, вскоре исцелялись. Но постепенно мы открыли для себя вежливость и ложь, честь и предательство. Потом мы познали недоверие, и наша волшебная сила увеличилась. Воюющие считали, что нужно либо мириться, либо уничтожать противника, третьего пути не дано. Укоренились все порочные свойства войны: сокрушение врага и гибель от руки сильнейшего, горе и поражение, борьба и победа. Память об этих глубоких переживаниях сохранились в нас доныне.
Майкл кивнул
— А другие расы? Во что их превратил Тонн?
— Я как раз к этому подхожу. В конце концов мы научились убивать. Убивать так, чтобы павший уже не мог возвратиться на Землю. Тогда все обладали бессмертными душами, но питали особую привязанность к Земле, и потому смерть казалась ужасной. Война стала делом нешуточным. Ненависть из абстракции превратилась в то, чем можно дышать, жить, наслаждаться.
Появились победители и побежденные. С побежденными поступали жестоко. Когда люди во главе с Манусом одержали победу над сидхами, они изобрели самую страшную кару — лишили сидхов душ. Оказавшись под угрозой полного вымирания, сидхи отчаянным усилием взяли верх над людьми. Тонн прекратил войну. Сидхи не могли лишить нас бессмертия, но заключили в жалкие формы. Сприглы, последователи Дедала, всегда гордились плодами своих рук, поэтому Тонн сделал их безрукими и поселил там, где нельзя строить — в море. Они стали китами и дельфинами. Людей превратили в крошечных землероек, дабы раскрылся их подлинный характер. Другие тоже получили обличье животных. У некоторых души разделились и достались миллионам, даже миллиардам мелких существ. Например, урги превратились в одно из своих творений — тараканов. Аум и возглавляемые ими кладары создали музыку, но сидхи присвоили их искусство. Потом всех кладаров и их вождя Аума сделали птицами.
Майкл совсем закрыл глаза, но слушал внимательно, не пропуская ни слова.
— Из всех рас сидхи оставили лишь немногих моих сородичей, чтобы мы строили города для победителей. Они позволили нам жить с удобствами, и со временем мы примирились с судьбой. Нам дали работу. Моих предков забрали в звездное путешествие, и там они строили нечто грандиозное. В конце концов они вернулись на Землю, и родился я.
— Сколько вам лет? — спросил Майкл.
— Не знаю, — ответил Линь Пяо. — А сколько времени прошло на Земле?
Майкл открыл глаза.
— Откуда же мне знать?
— Я упомяну одно обстоятельство, и вы, может быть, догадаетесь. Когда я покидал Землю, там правил величайший из царей. — Спригла развел руками. В его голосе прозвучала ироническая нотка.
— Кто это был?
— Потомок Чингисхана. Его звали Кубла. В своих владениях, которые раскинулись от моря до моря, он показал, на что способен человек, и восстал против мрачных сидхов.
— Наверно, это было лет семьсот назад.
— Значит, мне три тысячи семьсот лет по земному времени. А вам сколько?
— Шестнадцать.
Майкл засмеялся и сразу умолк. Линь Пяо понимающе кивнул и улыбнулся.
— И тем не менее вы путешествуете по Царству свободно и независимо. Удивительно. Но вы, кажется, утомились, друг мой. Наступает вечер. Не пора ли отдохнуть?
— Так рано?
— Вы
— А как вы попали в Царство? Почему покинули Землю?
— Об этом завтра.
Линь Пяо подошел к стене и отодвинул расписную панель, за ней оказался темный коридор. Майкл последовал за сприглой и оказался в скудно обставленной комнате. На изящных тростниковых циновках лежал пуховый матрац. На небольшом столике рядом с ложем стояли высокая свеча в стеклянном сосуде, чашка холодного чая и тарелка с печеньем.
— Это на ночь, если она покажется слишком долгой и вы проголодаетесь.
В такой роскоши Майкл еще не жил, с тех пор как очутился в Царстве. Он лег на матрац, накрылся одеялом и через несколько секунд спал мертвым сном.
Майкл вздрогнул и проснулся. Он был весь в поту, матрац и одеяло промокли насквозь. Свеча сгорела наполовину, и от порывистого дыхания Майкла ее пламя так затрепетало, что тени в спаленке пустились в пляс.
Повернув голову в другую сторону, Майкл увидел в нескольких футах одного из златоликих слуг. Голова его скрывалась в тени. Майкл протянул руку и приподнял свечу. Лицо слуги оказалось составленным из перемешанных фрагментов, подобно картинке-головоломке. Внезапно все фрагменты вернулись на свои места, и лицо стало гладким и правильным, как изваяние. Существо поклонилось, но не двинулось с места, будто стояло на страже.
Майкл пошарил под одеялом и нащупал книгу в кармане. Он лег на спину и попытался сообразить, что так резко разбудило его. Вероятно, опять «радио Смерти». В последнее время контакты с ним участились, но Майкл редко их запоминал.
Где-то в коридоре звякнул колокольчик. В комнату медленно вошел Линь Пяо Тай, он нес лампу из золота и хрусталя с абажуром в виде листа. Спригла подмигнул и улыбнулся Майклу, затем жестом позвал за собой.
— Прекрасное утро, — сказал он, когда Майкл поднялся и стал застегивать рубашку. — В саду поют зяблики, цветут лилии, ждет завтрак.
Они сидели за лакированным, с золотой инкрустацией столиком, который стоял на сланцевых плитках возле извилистой дорожки безупречно ухоженного сада, тонувшего в золотистых и розовых лучах восхода. На столике были блюда с фруктами, вареными и пареными овощами. Майкл успел проголодаться и не ограничивал себя в еде. Линь Пяо Тай закусывал умеренно и с явным удовольствием поглядывал на гостя.
— Приятно раздобыть аппетит и не менее приятно от него избавиться, — заметил он.
Майкл кивнул и вытер губы шелковой салфеткой.