Хороните своих мертвецов
Шрифт:
Проснулся в темноте, удовлетворенно повернулся, посмотрел на часы у кровати. 5.30. Он сел. 5.30 утра или вечера?
Сколько он проспал – два часа или четырнадцать? Он чувствовал себя отдохнувшим, но это не помогало ему определить время.
Бовуар включил свет, оделся и вышел на площадку перед дверью. В гостинице стояла тишина. Горели две лампы, но они часто горели. Он был сбит с толку, дезориентирован. Бовуар спустился по лестнице и, выглянув из эркерного окна, получил ответ.
В домах вокруг деревенского
И Гамаш вернулся к своему прежнему вопросу: вечер сейчас или утро? Но черт его побери, если он спросит.
– С возвращением. Я слышал, вы провели прошлую ночь в лесу со святым. И что, все так забавно, как об этом рассказывают? По вашему виду не скажешь, что вы перешли в новую веру.
Бовуар посмотрел на крупного Габри в пижаме и тапочках и решил не говорить ему, как тот выглядит.
– Что для вас? – спросил Габри, когда Бовуар не ответил на его первый вопрос.
А чего он хочет – яичницу или пива?
– Пиво – то, что надо, merci.
Бовуар взял эль из маленькой пивоварни и уселся в удобное кресло у окна. На столе лежала газета, и из нее он узнал об убийстве Огюстена Рено, этого сумасшедшего археолога, в Квебек-Сити.
– Можно к вам присоединиться?
Рядом с ним стояла Клара Морроу. На ней тоже была пижама и халат, а опустив взгляд, Бовуар увидел тапочки. Это что, какая-то новая сумасшедшая мода? Сколько он проспал? Он знал, что для англоязычных канадцев фланелевая одежда является афродизиаком, но для Бовуара эта материя ничего не значила. Он ее никогда не носил и носить не собирался.
Оглянувшись, он увидел, что каждый третий или четвертый человек здесь в халате. Бовуар всегда втайне подозревал, что это не деревня, а амбулаторное отделение сумасшедшего дома. Теперь он получил доказательство этого.
– Пришли принимать лекарства? – спросил он, когда она села.
Клара рассмеялась и подняла свой стакан с пивом:
– Как всегда. – Она кивнула на его пиво. – И вы тоже?
Бовуар наклонился к ней и прошептал:
– Который теперь час?
– Шесть. – Поскольку он продолжал смотреть с недоумением, она добавила: – Вечера.
– Тогда почему… – Он показал на ее одежду.
– Когда арестовали Оливье, Габри понадобилось какое-то время, чтобы наладить работу в бистро, и некоторые из нас ему помогали. Он не хотел открываться по воскресеньям, но мы с Мирной убедили его, и он согласился, но при одном условии.
– Носить пижамы?
– Вы очень умны. – Она улыбнулась. – Ему не хотелось одеваться. И по прошествии какого-то времени кое-кто из нас стал делать то же самое – приходить сюда в пижамах. Это очень удобно.
Бовуар попытался принять неодобрительный вид, но должен был признать, что она действительно чувствует себя удобно. Он задержал взгляд на ее голове-клумбе: на сей раз там ничего не нашлось, ничего нового. Обычно ее волосы торчали во все стороны, возможно из-за того, что она часто проводила по ним пятерней. И это же, вероятно, объясняло присутствие там крошек и капелек краски.
Он мучительно придумывал дружелюбные слова, которые заставили бы ее поверить, что он здесь из любви к их компании.
– Как ваша выставка – скоро уже?
– Через два месяца. – Клара сделала большой глоток пива. – Когда я не готовлюсь к интервью для «Нью-Йорк таймс» или для «Опры», я стараюсь об этом не думать.
– Для «Опры»?
– Да. Будет организовано колоссальное шоу в мою честь. Все ведущие критики станут, разумеется, рыдать, восхищенные моим прозрением, мощью образов. Опра купит несколько картин по сто миллионов за каждую. За какие-то по пятьдесят миллионов, за какие-то по сто пятьдесят.
– Значит, у нее будет свой интерес.
– Ничего, я человек щедрый.
Бовуар рассмеялся, удивив самого себя. Он никогда толком не говорил с Кларой. Да и ни с кем он не говорил. У шефа были с ними контакты. Ему каким-то образом удалось подружиться с большинством из них, а Бовуару никак не удавалось преодолеть себя, видеть в людях не только подозреваемых, но и человеческие существа. Он никогда не хотел этого. Эта мысль вызывала у нее отвращение.
Он наблюдал, как Клара берет горсть ореховой смеси, прихлебывает пиво.
– Могу я спросить вас кое о чем? – спросил он.
– Конечно.
– Как по-вашему, это Оливье убил Отшельника?
Ее рука остановилась на полпути к вазе с орешками. Задавая этот вопрос, Бовуар понизил голос, чтобы его никто больше не услышал. Клара опустила руку и целую минуту думала, прежде чем ответить:
– Не знаю. Хотелось бы мне с абсолютной уверенностью сказать, что не убивал, но улики против него так убедительны. И если это сделал не он, то должен быть кто-то другой.
Она вскользь оглядела зал, Бовуар проследил за ее взглядом.
В зале сидели Старик Мюнден и Жена. Красивая молодая пара обедала вместе с семейством Парра. Старику, несмотря на такое имя, не исполнилось еще и тридцати, и был он столяром. А еще он реставрировал старинную мебель Оливье и был среди последних людей, покинувших бистро в ту ночь, когда убили Отшельника. У Жены, насколько знал Бовуар, имелось и настоящее имя, хотя он забыл его, как, видимо, и большинство других. То, что началось как шутка – молодая пара посмеивалась над своим супружеством, – стало реальностью. Она стала Женой. У них был маленький сын Шарли, страдавший синдромом Дауна.