Хорош в постели
Шрифт:
У меня защемило в груди. Мы с Джой никуда не ездили, только в больницу.
– И куда? – спросила я.
– Вдоль берега. На чуть-чуть.
Идея манила и пугала одновременно.
– Ну, не знаю. Не уверена, что Джой к этому готова.
– Она не готова или ты? – полюбопытствовала мать. Вновь я взглядом предложила ей не лезть в чужие дела.
– Я буду рядом, – напомнил Питер. – Если потребуется медицинская помощь, далеко идти не придется.
– Поезжай, Кэнни, – не унималась мать.
– Тебе это пойдет на пользу, – встряла
Я посмотрела на Питера. Он мне улыбнулся. Я вздохнула, признавая свое поражение.
– Только на чуть-чуть, – повторила я, он кивнул, очень довольный, и поднялся, чтобы помочь мне.
Конечно, уехали мы не сразу, только через сорок пять минут и с тремя сумками, набитыми подгузниками, шапочками, носочками, свитерами, бутылочками, одеялами и прочими детскими вещами, не говоря уже о складной коляске. Но в багажнике места хватило. После этого Джой устроили на сиденье для младенцев, я заняла пассажирское место, Питер сел за руль, и мы тронулись в путь.
Мы с Питером немного поболтали: о его работе, о Люси и Макси, о том, что Энди пригрозили расправой после того, как он разнес в пух и прах один знаменитый филадельфийский рыбный ресторан. Когда же мы выехали на автостраду, ведущую к Атлантик-Сити, Питер улыбнулся мне и тронул пальцем кнопку на приборном щитке. Крыша над нашими головами уползла назад.
– Сдвижная крыша! – ахнула я под впечатлением увиденного.
– Я знал, что тебе понравится! – прокричал он.
Я обернулась к Джой, уютно устроившейся на сиденье для младенцев, опасаясь, не повредит ли ей ветер. Но девочке, похоже, нравилось. Розовая ленточка, которую я вплела ей в волосы, трепыхалась из стороны в сторону, а Джой смотрела во все глаза.
Мы приехали в Вентнор, припарковались в двух кварталах от берега. Питер разложил детскую коляску. Я достала из автомобиля Джой, завернутую в большее количество одеял, чем того требовал теплый сентябрьский день, усадила ее в коляску. И мы медленно направились к воде. Я толкала коляску, Питер шел рядом. Мои волосы сверкали под солнечным светом, по загорелому телу разливалось приятное тепло.
– Спасибо тебе.
Он пожал плечами, смутился.
– Я рад, что тебе нравится.
Мы прошлись по набережной, двадцать минут туда, двадцать – обратно, потому что я не хотела, чтобы Джой оставалась на открытом воздухе больше часа. Да только соленый воздух нисколько ее не беспокоил. Она крепко заснула, розовая ленточка развязалась, каштановые кудряшки подбирались к щечкам. Я наклонилась, чтобы послушать ее дыхание, пощупать подгузник. Не обнаружила поводов для тревоги. Питер вернулся с одеялом в руках.
– Хочешь посидеть на берегу? – спросил он.
Я кивнула и достала Джой из коляски. Мы подошли почти к самой воде, он разложил одеяло, мы сели. Я смотрела на белую пену, сине-зеленые глубины, черную полосу, где соединялись океан и небо, и думала о том, чего не могла видеть: об акулах, луфаре, морских звездах, китах, поющих друг другу, неведомых
Питер накинул мне на плечи другое одеяло и не сразу убрал руки.
– Кэнни, я хочу тебе кое-что сказать.
Я ответила, как мне казалось, поощряющей улыбкой.
– В тот день, когда вы с Самантой прогуливались по Келли-драйв... – Он запнулся, откашлялся.
– Я помню. Продолжай.
– Ну... видишь ли... вообще-то бег трусцой – не мое хобби.
Я в недоумении смотрела на него.
– Я просто... я помнил, как в классе ты сказала, что часто ездишь там на велосипеде и гуляешь, а поскольку я не мог решиться на телефонный звонок...
– Ты начал бегать трусцой?
– Каждый день, – признался он. – Утром и вечером, иногда даже в перерыве на ленч. Пока не увидел тебя.
Его решимость потрясла меня. Я-то знала, каким бы сильным ни было возникшее у меня желание увидеть другого человека, оно бы не сподвигло меня на бег трусцой.
– Теперь у меня... э... «расколотая голень»[77]
, – пробормотал он. Я расхохоталась.
– И поделом тебе. Ты бы мог просто мне позвонить...
– Но я не мог. Во-первых, ты была моей пациенткой...
– К тому моменту уже нет.
– И ты...
– Носила под сердцем ребенка от другого мужчины, – назвала я другую причину.
– Ты меня не замечала! – воскликнул он. – Совершенно не замечала! А я так тосковал по тебе, что добегался до «расколотой голени»...
Я все смеялась.
– И ты так переживала из-за Брюса, который, я это видел, недостоин тебя...
– Едва ли твое мнение может считаться беспристрастным, – поддела я его, но он не закончил.
– А потом ты улетела в Калифорнию, которая также тебе не подходила.
– Калифорния хорошая, – встала я на защиту Калифорнии. Питер придвинулся ко мне, обнял меня и Джой, притянул к себе.
– Я думал, ты никогда не вернешься домой. Я не находил себе места. Думал, что никогда не увижу тебя, и не знал, как жить дальше.
Я улыбнулась и повернулась так, чтобы заглянуть ему в глаза. Солнце катилось к горизонту, над волнами летали и кричали чайки.
– Но я вернулась домой. Видишь? Так что теперь обойдемся без «расколотых голеней».
– Я так рад!..
И я привалилась к Питеру, позволив ему поддерживать меня, чувствуя, что и я, и Джой, спящая у меня на руках, в полной безопасности.
– Как я понимаю, – начала я, когда мы поехали домой, – теперь главный вопрос – что мне делать со своей жизнью?
Питер коротко улыбнулся мне, прежде чем вновь сосредоточить все внимание на дороге.
– Я-то собирался задать тебе другой вопрос: а не остановиться ли нам где-нибудь и пообедать?
– Почему нет? – ответила я. Джой спала на сиденье для младенцев. Розовую ленточку мы потеряли, зато на голеньких ножках поблескивали песчинки. – А раз с этим мы все решили...
– Ты хочешь вернуться на работу? – спросил он меня.