Хороша и дурна, и глупа и умна
Шрифт:
Падчерицын. Да, о тебе... (Отводя ее в сторону.) И чтоб не вышло опять катавасии, то признайся мне, пожалуйста, Наденька... Ведь я твой крестный отец, и ты, братец, не должна ничего от меня скрывать -- не так ли, а?
Наденька. Конечно!
Падчерицын. Все ли ты бракуешь Алинского?
Наденька (потупив глаза). Давеча
Падчерицын. Давеча? Ну а теперь?
Наденька. А теперь-то уж мне не нравится другой... Тот, которого ожидают.
Падчерицын. Как же это так, братец?
Наденька. Я, право, не знаю; может быть, от того, что он стал моим женихом и слово жених мне не нравится.
Падчерицын. А! Да... понимаю!
В это время входит Алинской и остается в глубине театра.
Но положим, братец, что Алинской тебе уж больше не жених, то не чувствуешь ли ты к нему этак... чего-нибудь, братец, знаешь чего-нибудь особенного?
Константин Прохорович (вслушивается в их разговор, в сторону). Что?.. Что там такое?
Наденька. Я, право, не знаю, папенька крестный. Когда я почувствую, я вам скажу... Да зачем вы у меня об этом спрашиваете?
Падчерицын. Экая ты какая, братец! Затем, что он влюблен в тебя по уши, с ума от тебя сходит.
Константин Прохорович (в сторону). Э! Нет, я не позволю!
Наденька (Падчерицыну). Он влюблен в меня! В самом деле?
Падчерицын. Это тебя удивляет?
Наденька. Очень.
Падчерицын. Это тебе неприятно?
Наденька. О нет!.. Напротив!
Алинской (подбегая к Падчерицыну). Что слышу?
Наденька. Как, сударь! Вы были тут? Ах, как вы меня испугали!
Алинской. Не пугайтесь! Я сию минуту от вашей матушки; она меня прощает и соглашается назвать своим зятем!
Константин Прохорович (холодно). Жена моя глупо делает, я вам говорю; она должна знать, что уж теперь этому быть нельзя.
Алинской. Ну, полноте, Константин Прохорович! Я предвидел это препятствие, о котором вы мне говорить хотите. Вы другому дали слово и, если его не сдержите, можете навлечь себе ту неприятность, от которого зависит все ваше имение, не так ли? Но я богат и когда женюсь на вашей дочери, то уж, без сомнения, как сын ваш, буду иметь право предложить вам половину своего состояния -- разделить его с вами!
Наденька (Падчерицыну). Ах! Теперь-то уж я не стыжусь признаться, что люблю его всей душой! (Отцу с радостью.) Ну! Что же, папенька?
Константин Прохорович. Мне очень жаль, моя милая, но я тебе говорю, я не могу согласиться... не могу быть обманщиком.
В кругу людей, я льститься смею,
Я уваженье заслужил,
Затем, что честию моею
Я целый век свой дорожил.
Пусть я имения лишуся,
Оно поправная беда;
Я без имения обойдуся,
Но уж без чести -- никогда!
Алинской. Итак, обещание ваше Гремиславову...
Константин Прохорович. Для меня священно, и я ни за что не изменю ему. Что делать, я вам говорю? У меня уж привычка такая: не давши слова крепись, а давши слово -- держись. Вот давеча, например, приди какой хочешь жених, а уж вам бы я не отказал.
Наденька (плача). Ах, боже мой! Ах, как я несчастна!
Алинской. Она плачет! Посмотрите: она плачет -- и вы можете еще противиться! (Падчерицыну.) Иван Григорьич! Друг мой, попросите хоть вы за меня!
Наденька. В самом деле, папенька крестный, что вы там стоите сложа руки? Вам и горя мало, а ведь я, кажется, вам не чужая!
Падчерицын. Точно, точно... Да что ж ты, кум, и в самом деле? Ведь эдак и я, братец, пыль подниму!
Константин Прохорович. Это ни к чему не послужит: я знаю, что делаю. Мне уже пятый десяток наступил, так уже поздно мне перемениться, я вам говорю. Наденька, поди отсюда.
Наденька и Падчерицын уходят в глубину театра.
(Подходит к Алинскому.) Что ж касается до вас, сударь, я пригласил вас провести нынешний день с нами вместе, но уж после всего, что случилось, вы сами можете судить, что это неприлично... И я покорнейше вас прошу до свадьбы моей дочери уволить нас от своих посещений.