Хорошенькие не умирают (сборник)
Шрифт:
За такие вещи должно быть стыдно, ведь красиво до пошлости, не хватает только локона и засушенного цветка. Но перед тем как выпустить себе кишки, самурай пишет хокку, где каждое слово выверено на весах, и никто из остающихся в живых не смеет оценивать его выбор. Ирония и вкус – для тех, кто останется на берегу.
Я его не запомнила. Живой человек настолько больше твоих ожиданий от него, что сразу переполняет все ресурсы памяти и перехватывает управление. Ты его не видишь, потому что оказываешься внутри. Не знаю, как объяснить.
Зато я помню, как шло время: очень медленно в первые полчаса и стремительно в следующие полтора.
Нам принесли чай, он взялся налить его в толстую белую чашку из простого фаянса. Вода текла, как молоко в «Обыкновенном чуде», как секунды между нигде и никогда – текла и безбожно переливалась на блюдце. «Надо же, какой у чувака тремор».
Но это не руки дрожали («Вы говорили, то шкворчит ваше сердце, а то шкворчала ваша папироска!»), это в стенке чашки, ближе к донышку, оказалась небольшая неровная дыра. Как можно было так её прострелить, не разбив, я не знаю. Зато я точно узнала, что больше мы не увидимся. И с этой минуты время пошло очень быстро.
Большие города
Москва
На днях Интернет поразил сообщением, что «Звёздный мальчик», ледяной красавчик из детства, работает сейчас где-то в Москве в похоронном бизнесе. Я бы дала ему себя похоронить разочек, знаете ли. Только ведь не доживёт, скорее всего, или будет не в том состоянии, в каком хотелось бы иметь его на своём бенефисе. Я-то намерена пробыть тут до девяноста, меньше и затеваться не стоило.
В конце концов, если можно приглашать кумиров юности на корпоративы, свадьбы и дни рождения, отчего бы и напоследок не звать их к телу? Я не увижу, но сама мысль приятна. Идея не страннее, чем любое завещание о порядке церемонии, с этим вашим скуриванием праха или развеиванием по ветру в труднодостижимых местах.
И тут я поняла, что в этом бизнесе просто обязана быть услуга «Меня хоронят красивые люди» – наёмные плакальщицы из фотомоделей, стриптизёры, которые понесут гроб, рыдая. Особо тщеславные старички могут выдать отборных девушек за своих недавних любовниц; за отдельную плату для заказчиков-эстетов – драка из ревности. А лично я просто выбрала бы по каталогу мужчин, похожих на тех, что когда-то любила. Оригиналы-то будут в лучшем случае мертвы, а в худшем – безнадёжно обветшалые (я, впрочем, путаюсь, что тут хуже, но максима о живой собаке супротив дохлого льва никогда не казалась мне очевидной). И, да, драку я бы тоже оплатила, меня и при жизни это развлекало.
Главное в жизни – не врать себе, я уже слишком взрослая, чтобы верить в злых гномов, которые по ночам ушивают в шкафу одежду. Нужно смотреть правде в глаза: мои штаны за зиму усохли.
Я-то думала, что этими ванильными эклерами делала Диме хорошую жену, а оказывается, я делала его жене латиноамериканскую задницу. Есть и преимущества: сегодня в узком переулке нетерпеливая машина не сигналила, чтобы я убралась на обочину, а покорно тащилась позади. Боялась, наверное, что я с перепугу упаду с каблуков и уроню это солнце.
Варю глинтвейн, Дима порицает меня за пьянство, а я оправдываюсь, что там треть воды, как указано в рецепте с венгерской кружки. Через некоторое время пробует, кашляет:
– Забористый у тебя глинтвейн!
Я, очень тихо:
– Он с вискарём.
Рецепт рецептом, а жизнь есть жизнь.
Ведь
на три стакана вина и стакан воды
три столовые ложки коричневого сахара и одна мёда,
специи – имбирь, гвоздика, корица, мандариновая цедра и две столовые ложки секретной смеси – fodormenta, csipkebogyo, hibiszkusz, alma (я купила её на ярманке в Будапеште в качестве чая, но она оказалась слишком кисло-фруктовая для самостоятельного употребления);
вскипятить сахар и специи в воде, влить вино, нагреть, укрепить дух тремя колпачками виски, выключить, закрыть крышкой, написать об этом в блоге, разлить и больше уже никуда ничего не писать.
Встанешь, бывалоча, у зеркала – хороша ли? Да хороша, конечно, только тянет воскликнуть, как Гоголь: «Жизнь, жизнь, куда ты подевалась?» – птица-тройка, яблоки-веники, отчего же так быстро? Ведь не первые же десять лет хороша, а счастья было всего ничего, будто едва родилась. Провела годы, думая, что оно в других, трудностижимых людях, теперь же полагаю, счастье – возможность. Чем больше можешь – сам, – тем концентрированней реальность.
Или не я неумеха, а средняя жизнь устроена, как кувшин с отстоявшимся молоком – снизу жидкое, сверху сливки, и начинают все одинаково, со дна. Редко кто умеет пить сразу, пока парное.
В марте у меня заведено быть счастливой ежедневно, от этого в самой фигуре моей появляются какое-то жлобское упрямство и быковатая тупость: вы там как хотите, а я свою радость у жизни выцарапаю, а коли по случайности моя радость заключена в человеке, то извиняйте – выцарапаю и из человека, и лучше бы ему не сопротивляться, рваные раны тяжелей заживают, если же не дёргаться – чик, и всё. Добытый фан пересчитываю страстно, на пальцах, мне потом остальной год этим жить.
Вот сегодня. Сегодня я узнала, как остановить стиральную машину, если случайно начал стирать в ней котика. Нет, я не начинала, она потекла просто, но теперь знаю, если вдруг: пауза, слив, через три минуты блокировка дверей отпустит. Заодно поняла, что я особенная не только в политкорректном смысле («особенные дети», слыхали?), но и во всех остальных: у обычных-то людей в фильтре носок и монетка, а у меня скрепка и шариковая ручка. Ладно, ручка в барабане оказалась, но всё равно, всё равно – что рядовой обыватель способен постирать, кроме денег, салфетки, телефона и котика? А у писателей всё непросто, у них духовные скрепки куда ни сунься, на рентген иной раз пойти страшно.
Потом поехала выпить кофе с Юлей, ничто вроде не предвещало – обеденное время, кафе где-то на Пятницкой, – но захожу и понимаю, что это заговор. За каждым столом знакомые юзерпики, и что интересно, они меня тоже все узнают, хотя у меня на одном карта, а на другом заяц, исполненный очей, и если мы с ним похожи, то надо как-то сворачивать физиологические проявления своей женственности, ибо с таким лицом этого нельзя. Оказалось, у них браааанч. Авторский бранч, понимаете? У них бранч, а я две недели должна есть только сырые овощи, потому что латиноамериканской задницей я уже хвастала. И я тут же остро понимаю, как мне повезло: не будь я на диете, разожралась бы на месте до пятидесяти трёх кило, а так у меня всё ещё пятьдесят два и перспективы самые радужные.