Хорошие деньги
Шрифт:
Самые свои сокровенные мысли Василий доверял только Саше. В день, когда он получил свидетельство о восьмилетнем образовании и должен был решиться, чем дальше заниматься, как жить, состоялся разговор с Сашей, может быть, самый важный в его жизни.
Стояло лето; уже который день лил дождь. Василий и Саша сидели в беседке, и какое-то время молча наблюдали за вырывающейся из водосточной трубы дождевой водой; она с шумом падала в лужу, разбрызгивалась и глинисто мутнела. Грязный поток устремлялся в овраг, который день ото дня ширился и подступал к дороге. Василий рассеянно рассуждал:
– Казалось
– Ты сегодня, Вася, какой-то странный.
– Так, пустяки, не обращай внимания… Понимаешь, Саша, человека я встретил одного – славного мужика. Он на Севере бригадиром монтажников вкалывает. Сын дяди Вити Дунаева, знаешь? Николай. Отцу своему купил мотоцикл и коня. Денег у него – куры не клюют. Если честно – завидую. – Василий замолчал, прикусив губу.
– Разве деньги – главное?
– Бывает так, что главное. Понимаешь, я хочу жить по-другому. Я не желаю всю жизнь, как мои родители, бороться за копейку. Деньги дают человеку свободу. Высшую свободу!
– Высшую?
– Не маленькую, – усмехнулся он. – Хочу заработать много-много денег, привезти матери, положить перед ней и сказать: "Теперь ты, мама, счастливая".
– Ты уезжаешь на Север?
– Уезжаю! Рискну. Сначала я туда отчалю, а потом тебя перетащу. Мы там будем жить – во как! А в Покровке… нет, здесь надо тянуться из года в год, а там – большие деньги. Сразу – много, много денег!
– Ты же хотел пойти в девятый класс. Сам вчера говорил, что после десятого поступишь в институт. Передумал?
– И институт закончу, а сейчас главное – деньги, деньги.
Саша заплакала, уткнула лицо в ладони.
– Саша, что с тобой?
Она молчала и всхлипывала.
– Все будет отлично – вот увидишь!
– Мне страшно за тебя…
– Прекрати! Довольно слез. Я решился…
Василию минуло шестнадцать лет, и потому ему казалось, что он все сможет преодолеть, всего достигнет, стоит лишь только захотеть. Что там впереди? Счастье? Смех? Слезы? Боль? – тревожно вздрагивало в душе Василия. Но ему представлялось, что в его жизни будет только счастье, доброта людей, радость. Он, конечно, понимал, не мог не понимать в свои годы, что в жизни будет не только приятное, но все же не верилось в плохое, как не верится ребенку, что его красивый песочный замок, над которым он столько времени трудился, рассыплется…
Нелегко думается Василию Окладникову, вспоминающему свое отрочество и пору ранней юности: неужели бедность подтолкнула Василия к тому страшному, чем вскоре обернулась его жизнь? А ведь начиналось все так легко и безобидно!
5
Маленький аэропорт поселка Полярный Круг встретил Василия тугим студеным ветром, лазурным чистейшим небом и бодрящим воздухом с запахом оттаивающей тайги. Вдалеке айсбергом возвышалась высокая, сверкавшая алюминиевым панцирем перерабатывающая фабрика. Из карьера тянулись БелАЗы, загруженные глыбами голубовато-серой кимберлитовой руды, из которой добывают алмазы. Иногда
Внезапно с северо-востока ударила резкая мощная волна воздуха. Василий оглянулся – на него стремительно надвигалась густая, расплывшаяся на полнеба туча. Ярко-желтое солнце провалилось в бездну – на землю упала плотная сизо-серая тень. Ветер хватал тонкие ветви пыльных лиственниц и трепал их в разные стороны. В воздухе нарастал гул. Крупными хлопьями повалил сырой снег, забивая глаза Василия. Он бежал по скользкой узкой тропе, рискуя упасть. Ему было весело, он подпрыгивал:
– Здорово, отлично, черт побери! Сильнее, сильнее!
И Василию хотелось, чтобы и в его жизни всегда была буря, в которой он чувствовал бы себя так же бодро, свежо и устремленно.
Ветер ослаб, снег пошел редко. Темно-лиловая туча уползала к югу, и вскоре все затихло. Густо светило отшлифованно-золотистое северное солнце. Обжигая глаза, блестели лужи. Над посветлевшей, сверкающей тайгой курилась синеватая дымка. Пушистый, ослепительно-белый снег набухал влагой и оседал. Потеплело. С лиственниц и берез падала вода, капли радужно вспыхивали. Тревожно пахло сырой прелью тайги, свежей карьерной глиной и снегом. Рядом гулко работали моторы под завязку нагруженных БелАЗов, слышался шум на строительстве жилого дома. Бреюще заходил на посадку самолет.
Николая Дунаева отыскал в малосемейном общежитии. Уже был вечер, его жена и ребенок спали. Николай, молодой, бородатый мужчина, уложил Василия на раскладушку, но тому не спалось, было тоскливо и как-то боязно. Чувство одиночества давило сердце, как никогда еще. Он ясно и остро почувствовал, что вошел в новую, большую и какую-то пока еще неуютную жизнь.
Дунаев помог Василию устроиться в бригаду монтажников-верхолазов подсобным рабочим; бригада строила вторую очередь уже действующего ремонтно-технического центра…
Одним ранним утром за металлическим столом в бытовке сидели звеньевой Левчук, мужчина лет пятидесяти, и бригадир Дунаев. Они спорили, указывая пальцами в мятый чертеж. Рядом переодевались монтажники, гремели цепями и карабинами предохранительных поясов, скрипели грязными, в голубовато-седой глине, сапогами, шуршали грубой брезентовой робой, стоявшей колом. Четверо резались в домино, язвительно-насмешливо подшучивая друг над другом, с размаху припечатывали костяшки на столешницу. Пахло потом. Плавал над головами папиросный дым. Дунаев горячился, нервничал, говорил громко, скреб толстыми мозолистыми пальцами в густой диковато-рыжей бороде. Левчук был спокоен, отзывался своим мягким южным говорком:
– Слушай, Микола, к какому бису, кажи, нынче монтировать кровельные панели? Ведь после сто потов с себя и людей сгонишь, чтобы гусеничным краном установить кресты и усе другое. Подождем панели из Киренска, они вскоро будут на месте.
– Не надо ждать.
– Надо.
– Не надо!
– Надо.
– Эх, упрямый ты хохол!
– Микола, сделаем так: пусть усе решают, як быть. Старший прораб, кажись, не против, но монтировать не ему – нам. Он – пан, ему нужен план, а нам нормально робить.