Хорошие деньги
Шрифт:
– И стоящий заработок, – сказал Дунаев. – Прежде чем ответите, мужики, вот что скажу вам: если не смонтируем панели в этом месяцы – не заработаем хорошо. До конца июля осталось девять дней. Навряд ли в ближайшее время придут конструкции из этого долбанного Киренска. Надеяться не на что. Надо пахать, делать деньгу. Добро?
– Добро, – махнул рукой монтажник Родин, крепкий, горбоносый мужчина. Все молча согласились.
Левчук нахмурился и вышел из бытовки, хлопнув дверью.
Панелей для монтажа было через край – работали с утра и допоздна, с редкими перекурами и коротким обедом. Дунаев изредка отправлял Окладникова работать наверх, хотя тот не был монтажником.
– Я тебе, земляк, оплачу как монтажнику,
– Мне и теперь понятно, Коля.
– Молодец. – Дунаев прикурил, помолчал, всматриваясь в белесое небо. – На других посмотришь, Василий, – живут, гады, поторговывают на рынке, дома имеют, машины, ковры, а мы что, лысые? Мы тоже хотим пожить вольно и широко. Воровать не умею, пусть другие занимаются этим промыслом, все, что мне надо, заработаю честно. Года через два куплю на материке, где-нибудь на юге, домок. Там дома с садами – шик! Потихоньку развернусь… Правильно сделал, земляк, что в Полярный прикатил. Если не запьешь, крепко будешь жить – Север поможет.
Август выдался в Полярном Круге по-южному жарким. Солнце палило. Густая иссера-голубая карьерная пыль толстой кожей лежала на всем поселке, – машины поднимали в воздух столько пылевой кашицы, что прохожий выбирался из нее голубовато-седым, чихая, кашляя и ругаясь.
Бригада Дунаева смонтировала часть конструкций не так, как требовалось, с нарушением последовательности. Получили за работу большую зарплату, но теперь, как и предсказывал осторожный Левчук, монтировалось мужикам до чрезвычайности трудно и даже опасно…
Левчук был зол и сумрачен, на его багровом широком лице блестели крупные капли пота, ноздри нервно шевелились, когда насмешливо-сердито смотрел он на ехавший по изрезанной дороге гусеничный кран, который нужно было загнать в цех, чтобы устанавливать конструкции, с запозданием полученные из Киренска. Бригада понимала, что удобнее, несомненно, было бы монтировать башенным краном, который, как жираф, возвышался на рельсах рядом с недостроенным цехом. Но теперь, когда уже установлены панели кровли и большинство конструкций верхнего пояса, его невозможно было использовать в деле, и вот, пришлось пригнать с базы гусеничный.
Вздрогнув и наклонившись стрелой вперед, кран замер внутри цеха. Из маленькой, промасленной кабины выпрыгнул пожилой, с веселыми глазами мужичок и крикнул Левчуку:
– Здорово живешь, что ли!
Левчук молча, с неудовольствием махнул головой. Крановщик не обиделся, а подмигнул полному, неповоротливому электрику; помог ему подключить к сети кран. Через полчаса все было готово, и Дунаев, Левчук и Окладников принялись монтировать площадки, переходы и лестницы внутри цеха.
Вырывался из-за сопок жаркий таежный ветер и поднимал к ярко-лазурному небу облака пыли, которая искрилась и липла к потным лицам монтажников. Левчук работал молча, угрюмо, сосредоточенно, на слова Дунаева отвечал скупым кивком головы. Кран тяжело маневрировал, задевал стрелой за колонны, монорельсы и кресты, – площадка была чрезвычайно узкой. Крановщик уже не улыбался, пот резал его зловато сощуренные глаза, но он боялся оторвать руки от рычагов и обтереть лицо. Губы у него дрожали от великого напряжения, потому что требовались предельное внимание и филигранная точность. Чуть ошибешься, и может приключиться авария или – покалечишь, а то и убьешь монтажника.
– Эх, парни, как было бы ловконько с башенным краном! – крикнул он, не вытерпев.
Стрела несколько раз задела колонны – цех устрашающе гудел и сотрясался. Крановщик
– Экие вы, мужики, бестолочи! Разве, в рот вам репу, свой дом стали бы с крыши строить?
Левчук присел в тенек.
– Потихоньку, Михаил, можно бы… – сказал Дунаев, присаживаясь на корточки рядом с Левчуком и вынимая из кармана пачку "Беломора".
Молчали, покуривая и поглядывая в яркую синюю даль, в которой покачивались в напластованиях марева белые облака. От раскаленной земли поднимался густой жар.
– Помню, мужики, – нарушил тяжелое молчание Левчук, прикуривая вторую папиросу, – как батяня научил меня робить. Он плотником был, добрым, скажу вам, мастером. Хаты, бани, клети, конюшни – усе строил, що ни попросют. Однажды с артелью рубил баню. Мне тогда лет восемнадцать минуло – хлопец, одним словом. Уже по дивчинам бегал. Бате я лет с семи помогал, сперва по мелочам, а после был на равных со всеми. Так вот, робили мы баньку. Ладная получалась – бревнышки гладкие, ровные, круглые. Поручил мне батя потолок. Стругал я доски и бруски прибивал. К вечеру почитай усе готово было, а тут хлопцы идут: "Айда, Миха, к дивчинам". Загорелось у меня, но надо было еще пару досок обстругать и пришить. Давай як угорелый – раз-два, раз-два, рубанком туды-сюды. Готово! Пойдет! Кое-где занозины торчали, однако думаю: не заметит батя. Побросал инструменты и вдул що было духу за хлопцами. Поздно вечером заявляюсь домой – сидит батя за столом, сгорбатился, сурово уперся в меня глазами. "Ты чого же, кобелина, батьку позоришь? Ты людям делал? Так и делай по-людски". И як со всей силы ожарит меня бичом, – я аж зубами заскрежетал. А он – еще, еще, еще. Я кричу, а он – жарит, жарит и приговаривает: "Людям, кобелина, делал? Так и делай по-людски". Вот он яким был. Мог и делать и спросить.
– Я тебя понимаю, Михаил, – хрипло отозвался Дунаев, пощипывая свою спутанную, с мелкой металлической пылью бороду. – Да, я хотел сорвать деньгу, потому что не был уверен – что же будет завтра или послезавтра. Живем одним днем. Подвернулось – срываем, а потом хоть трава не расти. Будь я тут хозяином – не допустил бы такого.
– Гроши, эти проклятущие гроши… – вздохнул Левчук. – Сколько они приносят бед… Эх!
Василий не отваживался вступить в разговор взрослых товарищей, но в его душе так и звенел протест, что, мол, врешь, Левчук, – любишь ты деньги! И я люблю, и все любят. Василий зубами заскрипел – мужики удивленно посмотрели на него.
Закончили перекур. Крановщик с неохотой взялся за рычаги. Все работали осторожно, опасаясь аварии. Но к вечеру она все же произошла – стрела задела за колонну, и с нее мешком свалился монтажник Дулов. Он сильно ударился, но был в сознании, даже виновато улыбался.
– Я же тебе говорил, гад! – с кулаками подбежал к Дунаеву густо-красный Левчук.
– Прекрати истерику, – холодно произнес Дунаев, сильной рукой отстраняя Левчука. – Не убился мужик, и ладно. Эй, Иваныч, как ты?
– Очухаюсь, – морщился Дулов. – До общаги доковыляю. А вы, мужики, работу не останавливайте – хорошая деньга в наш карман заплывает…
– Я так работать больше не буду, – крикнул Левчук, удаляясь в бытовку.
– Как знаешь, Михаил, – ответил Дунаев и крикнул: – Продолжаем! Все по местам!
– Молодец, земляк! – вырвалось у Василия. Он по-детски восхищенно смотрел на своего рыжебородого бригадира. Дунаев подмигнул ему.
Вскоре Левчук ушел из бригады.
Дунаевцы работали так, что после каждой смены Василий в общежитии валился в постель и мгновенно засыпал. Иногда ночью тревожно пробуждался, испуганно нащупывал под подушкой пачки денег и снова проваливался в сон. Утром тишком он рассовывал банкноты по карманам и весь день с ними не расставался. Когда в комнате никого не бывало, он пересчитывал эти приманчивые ценные бумажки и даже любовался ими…