Хороший день для настоящей свадьбы
Шрифт:
Он словно ржавым ножом разбередил мою старую рану, но должна признать, что я слишком остро реагирую на его ответ, позволяя своим эмоциям затуманить мой рационализм. Ведь именно я сделала первые шаги, и даже сейчас, единственное, что хочу, протянуть руку и коснуться гладкой кожи на его животе.
— Я был честен с тобой, — добавляет он. — Я хотел, чтобы моя двоюродная тетя познакомилась с женщиной, которая бы ей точно понравилась. И это единственное, о чем я думал. Все остальное, что произошло потом, ну, не было частью моего плана.
Я готова ему поверить. Алекс не из тех,
— Послушай, сейчас похоже самое время сообщить тебе кое-что. Именно это я и хотел тебе сказать, когда... э-э... приказал прийти ко мне.
— Ладно.
— Это чисто конфиденциальная информация. Никто не знает, кроме меня и Валерии. Я сообщаю тебе ее лишь потому, что бабушке покажется странным, если я не расскажу своей невесте настолько нечто важное.
Я с любопытством смотрю на него.
— Бабушка умирает. Восемь лет назад ей поставили диагноз — рак слюнных желез. Она сказала, что не хочет использовать химиотерапию, уже прожив долгую и плодотворную жизнь, поэтому хотела спокойно закончить ее здесь, пока не наступит смерть. Рак распространялся медленно. Ее количество болеутоляющих средств постоянно увеличивается, но сейчас ее лечащий врач поставил диагноз, что у нее имеется еще год, если повезет. Как только раковые клетки попадут в легкие, начнутся боли, и она умрет.
У меня отвисает челюсть.
— О, Алекс. Мне так жаль, — шепчу я. Внезапно моя озабоченность своим выбором кажется такой отвратительной, эгоистичной и поверхностной. Теперь я понимаю, почему Алекс был готов отдать половину казино за ту девушку, которая бы понравилась его бабушке, готовая сыграть эту роль.
Несколько секунд Алекс молчит. Его лицо настоящая маска, но глаза выдают эмоции, бурлящие внутри.
— Бабушка не хочет, чтобы кто-то еще из семьи знал об этом, поэтому прошу тебя, никому не говори.
— Конечно. Я знаю, что это не слишком утешительно, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы твоя бабушка считала нас самой счастливой парой в мире, — говорю я.
Алекс упирается локтями в колени и опускает вниз голову. Я чувствую его боль, он не хочет, чтобы я ее видела. Значит, вот так он справляется со своей болью. Уходит в себя.
Я чувствую, как слезы начинают наполнять глаза, почти ощущая сердцем боль маленького мальчика, которым он когда-то был. Точно также он закрылся в боли после смерти своих родителей, эмоционально замкнувшись в себе, потом не смог найти способа выбраться из этой тюрьмы, которую сам же для себя и создал.
Впервые я вижу настоящего Алекса, чувствуя все его переживания глубоко внутри, словно это происходит со мной.
Я
Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к его губам. Сначала он не двигается, но потом начинает отвечать, со страстью. Его руки опускаются в мои волосы, я обнимаю его за талию, прижимаясь ближе к нему, пытаясь поцелуем исцелить его боль. Наш поцелуй становится соленым, со вкусом слез, хотя я держу глаза закрытыми и не смотрю на него, но мне кажется, что это не только мои слезы.
31
Алекс
И пока я веду Синди в конюшню, часть меня все еще пребывает в шоке. Я не могу поверить, что открылся ей. Она — первый человек, которого я впустил в свой внутренний мир с тех пор, как умерли мои родители. Она сжимает мою руку, а я сжимаю ее в ответ. И чувствую себя зверем, которого приручил маленький ребенок.
Синди сияющими глазами смотрит на меня. И я лучезарно улыбаюсь ей.
Мы подходим к конюшне, Борис в знак приветствия машет нам рукой. Ранее я попросил одного из слуг сказать Борису, чтобы он подготовил Никиту и Милана, поэтому они оба стоят во дворе, оседланные и готовые к отъезду.
Я остаюсь в сторонке, пока Синди забирается на Никиту. Даже после всего лишь одной поездки на этой лошади, она чувствует с ней намного увереннее. Я забираюсь на Милана и оборачиваюсь к Синди.
— Ты готова двинуться вперед или хочешь сделать несколько кругов по двору, чтобы снова почувствовать Никиту?
— Я готова, — взволнованно отвечает она.
Ее щеки пылают от возбуждения, а улыбка полна детской невинности. Понятно, что ей нравится ездить верхом. Я определенно смог разжечь в ней старую любовь. Ей просто необходима собственная лошадь. Такая нежная и тихая кобылка.
Я пришпориваю в бока Милана и вывожу его со двора на тропинку, ведущую к ручью. Слышу стук копыт Никиты за собой, как Синди тоже пришпоривает лошадь. Я снова пришпориваю пятками Милана, и он пускается в галоп, тут же слыша за собой, как Никита не отстает от нас. Как только тропинка расширяется, я притормаживаю лошадь, чтобы мы могли ехать рядом.
И тут Синди удивляет меня, крича: «Да, вау!», пришпоривая пятками бока Никиты. Она привстает в стременах и смеется, а Никита пускается в галоп. На секунду я остаюсь позади них, удивленно покачивая головой при виде совершенно мне незнакомой Синди.
Затем подстегиваю Милана, и мы догоняем их. Мы скачем бок о бок по полям. Волосы Синди развеваются за спиной, она смеется, и этот смех наполнен чистым восторгом. Она выглядит такой свободной, будто летит, и мне нравится видеть ее такой. Она выглядит так, словно все проблемы остались позади. Сейчас нет почти никакого сходства с той деловой, совершенно профессиональной женщиной, которую я увидел в «Макао».
Я узнаю в ней легкость. Ту легкость и свободу, которую всегда чувствую, когда пришпориваю коня и мчусь вперед. Мы галопом влетаем в небольшой фруктовый сад, Синди замедляет бег. Она рассматривает цветущие яблони, восхищаясь красотой этого места.