Хороший, плохой, неживой
Шрифт:
– Но я же не лей-линейщица, – сказала я тихо, чтобы голос не дрогнул. Я вообще могла говорить беззвучно, и он бы услышал. – Почему тогда?
Он не дышал с той минуты, как перестал говорить. Носками ног он опирался на пол. Икры напряжены. Почти, подумала я, сдвигая пальцы к горловине сумки. Он почти готов. Чего он ждет?
– Ты дочь своего отца, – сказал он, и кожа вокруг его глаз натянулась. – Трент – сын своего отца. Порознь вы – мелкая докука. Вместе… вместе вы можете стать проблемой.
У меня перед глазами
У меня кровь сильно и тяжело забилась в висках. Тело требовало что-нибудь сделать, но я сидела, зная, что на мое движение он ответит своим.
Он пожал плечами – рассчитанное движение, которое отвлекло мои глаза на блеск янтарной кожи под халатом.
– Они слишком близко подошли к решению эльфийской загадки, – сказал он, наблюдая за моей реакцией.
Я сохранила бесстрастное лицо, и это дало ему понять, что я тоже знаю драгоценный секрет Трента. Очевидно, так и надо было сделать.
– Я не хочу, чтобы вы выяснили, докуда они добрались, – добавил он, зондируя.
Я ничего не сказала. В животе у меня перекатывался ком. Пискари их убил. Отец Трента и мой были друзьями. Они вместе работали. Работали против Пискари.
Пискари стал неподвижен:
– Он тебя уже посылал в безвременье?
Я со страхом в глубине души глянула на него. Вот оно. Вопрос, на который он хочет услышать ответ, один из многих, чтобы я не знала, какой. И как только я на него отвечу, я перестану жить.
– У меня нет привычки нарушать конфиденциальность работы с клиентами, – сказала я пересохшим ртом.
Его холодная бесстрастность дала трещину, он задышал. Едва заметно, но это было.
– Посылал. Ты нашла ее? – спросил он, удержав себя, чтобы не податься вперед. – Достаточно сохранная, чтобы прочесть?
Ее? Что прочесть?
Я ничего не сказала, отчаянно желая скрыть бьющийся в шее пульс, но хотя у него глаза почернели, моя кровь его не интересовала. И это было слишком страшно, чтобы в это поверить. Я не знала, что отвечать. «Да» – это будет спасение или гибель?
Он нахмурился, рассматривая меня в течение долгой-долгой секунды, а я слушала стук собственного сердца, и пот выступил у меня на ладонях.
– Я не могу истолковать твое молчание, – сказал он несколько раздраженно.
Я вдохнула.
Пискари бросился.
Адреналин больно ударил в кровь. Я в дикой панике оттолкнулась от стола и упала назад вместе со стулом.
Пискари отшвырнул стол с дороги – он перевернулся набок, и моя нетронутая чашка кофе оставила на белом ковре фантастический узор.
Я отползала спиной вперед, босые ноги проскальзывали по кафелю, поскрипывая. Пальцы нашли ковер, я вцепилась в него, перекатилась и бросилась прочь.
Он схватил меня за руку, я дико завизжала, вцепилась в него когтями – он глазом не моргнул. С бесстрастным лицом он провел ногтем по моей правой руке, следуя ходу голубой вены. Палец оставил огненный след, распарывая кожу, а потом – ощущение блаженства. Молчаливо и яростно я пыталась
Он посмотрел на мою кровь, потом мне в глаза. И свободной рукой размазал кровь у меня по коже.
– Нет! – заорала я.
Он выпустил мою руку, я рухнула на ковер, дыша тяжело и отрывисто, ползком попятилась. Кое-как встав на ноги, с гудящим в ушах адреналином, я направилась к лифту.
Пискари дернул меня обратно.
– Сукин сын! – крикнула я. – Пусти меня, не лезь!
Он дал мне пощечину, от которой у меня искры из глаз посыпались.
Я съежилась у его ног, тяжело дыша, а он стоял надо мной, держа в руке амулет, и мазал его моей кровью. Амулет засветился красным. Руку Пискари обернуло красным туманом, и он еще дальше отпихнул упавший стул на вырезанный кругом ковер. Я подняла голову, взглянула из-под волос – узор плиток на полу образовывал идеальный круг: круг голубых плиток вокруг белого камня, одним куском мрамора. Круг вызова.
– Господи, помоги! – шепнула я, поняв, что сейчас будет, когда Пискари бросил амулет точно в центр круга. У меня на глазах энергия безвременья выплеснулась защитным пузырем. От ощущения силы другого колдуна у меня загудела кожа, будто зажглась от крови. Пискари готовился вызвать своего демона.
Глава двадцать восьмая
Пискари поднес руку ко рту слизать остатки моей крови – и дернулся.
– Святая вода? – Его бесстрастное лицо скривилось мимолетной гримасой отвращения. Полой халата он стер с себя мою кровь, только ладонь осталась слегка красноватой. – Такой ерундой мне можно разве что слегка досадить. И не тешь себя иллюзиями, я не собираюсь тебя кусать. Ты мне даже не нравишься, зато тебе было бы приятно. Вместо этого ты умрешь медленно и мучительно.
– Давай, зови его, – прохрипела я, валяясь у него в ногах. Перед глазами все плыло.
Он отодвинулся на эти сволочные восемь футов, встал между мной и лифтом и начал тщательно произносить латинские слова. Некоторые из них я узнала – эти слова произносил Ник. С участившимся пульсом я лихорадочно оглядела белую плюшевую просторную комнату, ища хоть чего-нибудь. Так глубоко под землей мне не найти лей-линии. А сейчас здесь будет Алгалиарепт. Пискари меня ему отдаст.
Он произнес имя демона, и я похолодела. Язык обволокло вонью жженого янтаря, в круге вызова образовался красный туман безвременья.
– Смотри-ка, демон, – прошептала я, подтягиваясь к упавшему столу и вставая. – Все лучше и лучше.
Покачиваясь, я смотрела, как туман раздувается, превращаясь в шестифутовую фигуру. Краснота безвременья втянулась внутрь, и открылось атлетическое тело янтарного цвета в набедренной повязке с каменьями и цветными лентами. У Алгалиарепта оказались голые мускулистые ноги, невероятно тонкая талия, великолепная скульптурная грудь, которая заставила бы позеленеть Шварценеггера. А сверху – шакалья голова с остроконечными ушами и длинной свирепой мордой.