Хоррорная сказка

JokerJett

Кай со стоном упал лицом на стол, всхлипывая от отчаяния. Похоже, что сегодня пожрать ему не светило…

Что такое? Любимый выплюнул жаркое и обвинил маму Герды в нехорошем. Этого Герда никому не могла спустить! Да, она любила Кая, сколько себя помнила и собиралась стать его женой, но обижать маму! В первые пару минут девушка от возмущения и пары слов сказать не могла, а затем взвизгнула:

— Не трогай маму! Это я готовила! — И замерла. Она ведь только что призналась человеку всей своей жизни в том, что собиралась его отравить. Что-то во всём этом было совершенно неправильно! Надо было срочно отмазываться. И Герда, припомнив рассказы соседки Мэри о том, как та ловко управляется со своим мужем, решила применить самый главный приёмчик счастливой жены — защищайся нападая!

И она опять завизжала, зажмурив глаза и старательно воспроизводя все обвинения, что только могла припомнить.

— Мама тебя любит! Это ты не любишь мою маму! Вот зачем ты на прошлой неделе подглядывал, как она мылась? Да ещё и сказал потом, что видимо папа мой её недоёбывает, поэтому она такая злая! А мама не злая, она темпераментная. — Герда не знала, что значит это слово, но она хорошо запомнила, что именно его произносила мама в своё оправдание, когда папа в прошлом году спустил с лестницы трубочиста, приходившего прочищать печную трубу. Похоже что трубочист тогда прочистил чего-то лишнего, папа был очень недоволен, а мама, переколотив гору посуды уже после того как папа отходил её кочергой, прямо-таки приложила папу этим словечком. Она ещё одно забавное словечко тогда сказала — эмпат или эмпатент… Герда точно не помнила, но папа тогда сильно расстроился и ушёл в трактир, откуда его на следующий день принесли зеленщик Ганс и горшечник Петер.

— Мама хорошая! Она же не обиделась на тебя, когда ты вчера ударил её по руке. Мог бы и потерпеть, пока тебя гладят по заднице. Вон молочнику Вилли мама вообще в штаны руку засунула и ничего — тот был даже очень рад! А ты всё нос воротишь! — Герде вдруг стало так обидно за маму, что она разрыдалась. А ещё она вдруг сообразила, что любимый ничего не сказал о приданом! И с большой подозрительностью она сквозь слёзы осведомилась у света очей своих:

— А почему ты не просишь показать тебе приданое? Почему не кинулся к моим родителями просить моей руки? И когда мы наконец-то поженимся?! — взвыла она дурным голосом. Всё! С этой минуты она не успокоится, пока любимый не сообщит дату свадьбы. Ни шагу назад! Бастионы будут стоять насмерть! И как последний аргумент она бросила:

— Пока мы не поженимся, я больше не буду играть с тобой в игру «спрячь дружка»! — И довольная своей твёрдостью она гордо выпрямилась, сквозь слёзы посмотрев на Кая.

Друг детства поднял голову и во время всей истерической тирады Герды смотрел на неё. Замер и смотрел, словно снежная статуя на гору, мечтающая забраться на высоты, чтобы войти в легендарный расхожий стих. Конец речи подруги детства вызвал у него нервный тик.

— Любимая, — робко начал он, протягивая руки к девушке через обеденный стол, — Зайка моя… да в "Гробу" я видел твою маму! — гневно закончил он, смахивая горшочек с варевом на пол. Рагу аппетитно чавкнуло, распределяясь бесформенной массой по некогда чистому половику. "Уютный гробик", в простонародье "Гроб" являл собой трактир, не самый к слову дешёвый и услуги там оказывались не только желудконаполнительные. Мама Герды тоже заметила знакомого юношу и теперь не упускала момента, чтобы не пощупать его. Каю это не нравилось, он не любил столь навязчивое внимание со стороны женщин, не имеющих собственных материальных средств даже к своему великолепному возрасту зрелости.

— Приданое? Приданое?! Приданое?!!! — Кай вскочил, в благородном порыве хватаясь за голову и ероша волосы длинными, "музыкальными" пальцами. — Не будешь со мной играть?! Да пошла ты в… в… стерва! Сама ко мне приползёшь и будешь умолять потерзать свою жемчужинку, но тролльский хрен — не получишь даже на свой день рождения!

Парень замолчал, тяжело дыша, он соображал — не слишком ли был резок?

Чего ждала Герда в ответ на свои вопли? А того о чём с упоением рассказывала Мэри, что опомнившийся милый друг бросится просить извинений. Что он будет клясться в вечной любви к маме и вообще тут же попросит её руки, не мамы, конечно, а Герды. И как минимум съест жаркое и перестанет обвинять её, что верная подруга хотела отравить своего любимого. Но вместо всего этого горшок улетел на пол, а любимый не только не поклялся в вечной любви к маме

Герды, но и пожелал видеть её в гробу, не Герду пока что, а маму. Но всё равно это было ужасно обидно. Кай всегда был такооой милый, такой ласковый и обходительный. Было ужасно смотреть как он стоит весь в гневе, тяжело дыша и не испытывает ни капельки угрызений совести! Ну, вот ни столечко!

Ах! Если бы Герда знала, как всё в итоге обернётся, то она ни за что не пустила бы в дело тяжёлую артиллерию. Но идти на попятный после всего, что было тут наговорено, совершенно не представлялось возможным! Это было против всех правил женского боевого искусства. Скандал следовало раздувать до последнего, и враг, то есть противник, то есть любимый, обязательно дрогнет! Иначе и быть не могло! Он попросит прощения, сделает предложение и позволит маме себя щупать. Но Герда была настолько неопытна в этой войне! Она, можно было сказать, была юнгой или правильнее — новобранцем. В руках ружьё, но стрелять совершенно не умеет. Или как обезьяна с гранатой… В общем она подорвала всё, что только было можно и не можно и, кажется, даже самоё себя, но совершенно не добилась желаемого результата. Смутно понимая, что проигрывает эту битву, она применила секретное оружие — последний и самый весомый аргумент. Она затопала в гневе ногами и уже совершенно на ультразвуке завизжала:

— Вооон! Вон из моего дома! И чтоб я тебя больше тут не видела! — И с ужасом осознала, что сказала что-то не то. Что-то такое, что поставит её жизнь с этого момента вверх тормашками.

Веки сами полузакрылись, словно это могло оградить уши парня от омерзительных звуков, издаваемых Гердой. Смысл их, смысл — он настолько гадок и настолько… бессмыслен. Мерзавку стоило проучить, проучить не поркой или жесткими играми — нет! Она не заслуживает такой милости. Она заслуживает лишь равнодушия, ровно до того момента как сама не приползёт к нему с открытым ртом и глазами, полными мольбы о пощаде.

"Ты сама это просила", "ты сама этого хотела", "ты сделала свой выбор" — он не сказал этого. Он не сказал вообще ничего. Просто бросил на неё взгляд, полный холода, развернулся и забрался на подоконник. Уже там он повернулся, встряхнул головой, отбрасывая челку со лба и одарил Герду ещё одним взглядом, на этот раз демонстрирующий глубокую боль, которую ему причинили её слова.

Ещё несколько секунд и парень скрылся из видимости прогнавшей его подруги, не забыв при этом громко хлопнуть створкой окна. "Ни за что! Она прогнала меня ни за что!" — будучи уже в свое комнате, Кай гневно пнул кровать, схватил ключ и направил своё знойное тело на улицы города. В тайной надежде встретить кого-то из своих приятелей, обремененных лишней суммой денег на сытный обед себе и ему. Или хотя бы ему.

А девушка? Она осталась в милой комнатке одна. Он ушёл, молча, гордый и не раскаявшийся и такой красивый, что у Герды заболело сердечко. Нет, что-то она сделала не так. Или кричала не так громко как надо или вспомнила слишком мало его грехов? Вот, например, как неделю назад мерзкая Лиззи нашептала ей, что видела Кая ошивающимся у дома купчихи Магды. И будто Магда ни с того, ни с сего подарила Каю отличные сапоги. Кай, конечно, очень красивый юноша — уж кому-кому, а Герде это было хорошо известно. И его очень любят в городе. Кай сам говорил девушке, что вызывает материнские чувства у женщин старше тридцати пяти лет. И они часто дарят ему подарки, как будто он их любимый сыночек. И почему бы купчихе Магде не подарить Каю сапоги? Ведь сына у неё нет, есть только сопливая дочка десяти лет, и муж помер прошлой весной. Вот она и дарит Каю подарки…

И было так обидно, и так жёг совесть последний взгляд любимого. Неужели она никогда больше не прижмёт к своей груди его голову с этими шелковистыми волосами, никогда не запустит в них жадные пальчики? Неужели его горячий язык никогда больше не обласкает её жемчужинку, а миленький дружок не спрячется ни в её ротике ни в её раковинке? Тяжкий вздох вырвался из груди и к горлу подступили рыдания. Только сейчас она осознала, что её замужество повисло дохлой кошкой на воротах. И ещё бабушка надвое сказала, сколько сил придётся приложить, чтоб вернуть дорогого сердцу парня назад.