Хосе Марти. Хроника жизни повстанца
Шрифт:
Помогала и журналистика. Он по-прежнему посылал хроники в «Ла Насьон» и по просьбе редакции «Ла Плюма» в Боготе отправил в тихую столицу Колумбии несколько свежих зарисовок. Несмотря на вечную нехватку денег, он никогда не жаловался на низкие гонорары — возможность говорить со своей Америкой была для него важнее, чем чек на любую сумму.
Осенние дожди смыли пыль с Нью-Йорка, и город под низким небом расцветился неяркими красками влажных плащей и зонтов. Прохладный воздух Атлантики шевелил ситцевые занавески на окнах комнаты, где в ноябре собрался возрожденный Революционный комитет кубинцев. Марти слушал пылкие речи, и в его груди рождались сомнения. От Гомеса и Масео не было вестей, а здесь, в Нью-Йорке, слишком многие хотели
В ту же осень он подружился с худощавым и тонкогубым сеньором Эстрасуласом. Консул Уругвая в Нью-Йорке, Эстрасулас уже хотя бы в силу своего дипломатического ранга предпочитал опьяняющим спичам трезвый расчет. С Марти его объединяла не только любовь к дискуссиям и живописи, не только совпадение взглядов на литературу. Главным было общее понимание континентальных проблем. Эстрасулас видел, как прав Марти, предостерегавший свою Америку от цивилизации Карфагена.
У Эстрасуласа уже давно пустовал пост вице-консула. После недолгого размышления он связался с Монтевидео, убедил правительство и назначил на этот пост доктора Хосе Марти.
Спустя два дня из Нью-Йорка в Камагуэй ушло письмо, адресованное Кармен. Через неделю она читала его отцу, и упрямый старик Басан, все последнее время не желавший и слышать о Марти, сдался и отпустил дочь и внука к непутевому зятю, который вдруг стал дипломатом.
Вьюжной зимой 1883 года над зеленым коттеджем в Бруклине вились идиллические дымки. Прохожие могли видеть на двери медную дощечку с надписью:
Теперь ему не нужно было идти к друзьям, чтоб отведать жареного поросенка по-кубински. В его собственной гостиной накрывался стол, и в редкое воскресенье за ним не собирались шумные гости.
Очаровательные улыбки Кармен покорили даже суховатого Эстрасуласа.
— Тебе повезло с женой, дружище, — сказал он;
Марти вежливо улыбнулся. Ему не хотелось, чтобы Эстрасулас заметил трещины в таком надежном на вид здании счастья.
А трещины оставались. С безмерным самоотречением Марти брал на себя вину за все — за скитания и слезы, нужду и потерянные для семьи годы. Кармен тоже старалась сдерживать себя. Но оба понимали, что былого счастья им уже не вернуть. Жизнь под крышей бруклинского коттеджа шла в настороженной тишине, и чем больше гроз таила в себе эта тишина, тем больше Хосе и Кармен любили свое прошлое, воплощавшееся в Пепито.
Марти исполнилось тридцать лет. Принимая поздравления, он заставлял себя улыбаться. Сердечные спазмы и кашель, мешавшие ему давно, в эту зиму стали особенно частыми.
Его финансовое положение понемногу улучшалось, но он все же не порывал с «Лайонс энд Компани», хотя и старался брать там поручения пореже. Теперь по утрам он обычно сидел в тепле, за большим темно-коричневым столом, работая для «Ла Насьон» и других газет. В марте его пригласили сотрудничать в «Ла Америка», нью-йоркском журнале, который издавался на испанском языке и освещал вопросы сельского хозяйства, промышленности и коммерции.
Марти принял приглашение. Однажды, закончив очередной материал, он подумал, как удивился бы весельчак Гуасп, узнав, что его любимый драматург пишет о способах изготовления сыра. Он, наверное, сморщил бы нос, прочитав эту статью. Но разве подлинная революция состоит только из выстрелов? Его Америке, кроме всего прочего, нужно и умение делать сыр.
Конечно, не все работы Марти для «Ла Америка» посвящались таким утилитарным темам. Сотрудничая в журнале, кубинец рассказывал своему континенту об экономической и политической жизни в США: «Крупнейшие промышленные корпорации тиранически проводят через конгресс свою волю, для чего используют тесные деловые и личные отношения, связывающие их с лидерами
Поскольку победившие демократы обычно делают то же, что и победившие республиканцы, то, быть может, в недалеком будущем все имеющие право голоса открыто и решительно станут искать для себя нового и чистого способа избирать достойных, ибо нынешние представители народа или отдались внаймы могущественным избирателям, или погрязли в темных делах и бесчестной наживе».
Кармен не мешала ему работать. Она радовалась, что муж, как ей казалось, забросил свои бунтарские идеи. Но Кармен ошибалась, и самое ближайшее будущее убедило ее в этом.
14 марта 1883 года, в 2 часа 45 минут пополудни, в Лондоне, в доме № 41 по Мейтленд-парк-роуд, сидя в любимом кресле, скончался Маркс.
17 марта его хоронили на Хайгетском кладбище в той же могиле, куда чуть больше года назад опустили тело его жены.
Над могилой говорил Энгельс:
— Человечество стало ниже на одну голову, и притом на самую значительную из всех, которыми обладало… Стихией Маркса была борьба… Правительства — и самодержавные и республиканские — высылали его, буржуа — и консервативные и ультра-демократические — наперебой осыпали его клеветой и проклятиями. Он отметал все это как паутину, не уделяя этому внимания, отвечая лишь при крайней необходимости. И он умер, почитаемый, любимый, оплакиваемый миллионами революционных соратников во всей Европе и Америке, от сибирских рудников до Калифорнии…
В Нью-Йорке траурное собрание состоялось в конце марта. Зал оказался мал, и люди теснились в фойе, сдерживая дыхание, чтобы слышать слова горьких речей. Марти и двум его спутникам кубинцам достались места в предпоследнем ряду.
Придя домой, Марти выпил большую чашку кофе. Ему не хотелось есть, и ужин, который оставила ему уже заснувшая Кармен, так и остался стоять на столе под узорной гаванской салфеткой. Марти писал:
«Карл Маркс умер. Он заслуживает почестей, поскольку встал на сторону слабых. Взгляните на этот зал, украшенный зелеными листьями, в центре его — портрет того пламенного реформатора, который объединял людей из разных стран, который был могучим и неустанным организатором. Интернационал — его творение, и воздать ему почести идут люди разных наций. Вид этой толпы мужественных рабочих наполняет нас нежностью и вместе с тем придает силы — у них больше мускулов, чем украшений, больше честных лиц, чем шелков.
Карл Маркс учил, как построить мир на новых основах; он разбудил спящих и показал им, как выбить никчемные опоры.
И вот здесь — добрые друзья Карла Маркса, который был не только титанической движущей силой гнева европейских трудящихся, но и прозорливым ясновидцем причин человеческой нищеты и судеб людей, человеком, охваченным жаждой делать добро. Повсюду он видел то, что свойственно было ему: дух борьбы и восстания, путь к высоким целям…»
Марти называл Маркса самым благородным героем и самым могучим мыслителем мира труда. Он знал, что кубинцы уже давно знакомятся с его идеями, знал, что марксист Эмилио Ройг-и-Сан-Мартин создал на острове рабочую организацию «Сентро де Артесанос». Он дружил с проповедовавшим социализм доктором Эусебио Эрнандесом, не раз давал отпор крикунам, которые обвиняли социалистов в намерении растоптать право собственности, пряча за этими воплями боязнь потерять скопленные за счет бедняков миллионы.