Хосе Ризаль
Шрифт:
Дружба крепнет в длительных научных спорах, Блюментрит вводит Ризаля и в научно-артистические круги Вены. Интеллектуальный мир еще одной европейской столицы пленен тонким очарованием, остроумием и разносторонней образованностью молодого филиппинца.
За Веной следует Италия. Осмотром сокровищниц искусств в Риме заканчивает Ризаль свое пятилетнее пребывание в Европе. Его тянет на родину.
Когда-то тайный беглец, Ризаль уже давно получил легальный паспорт. Его документы в порядке, ему кажется, что он может рискнуть вернуться домой. Одной из главных причин, ускоривших отъезд Ризаля, явилось полученное с Филиппин известие о болезни матери. Мать
Прямо из Рима, не заезжая в Испанию, Ризаль направляется в Марсель. Французский пароход везет его в Сайгон. 5 августа он вновь увидел зеленые берега Пасига.
Не останавливаясь в Маниле, Ризаль торопится к больной матери. Операция удалась ему блестяще, первая операция снятия катаракты на Филиппинах.
Слухи о прозрении доньи Меркадо быстро распространились. Суеверные крестьяне видели в этой операции чудо исцеления слепоты. Со всех сторон потянулись в Каламбу полуослепшие, с застарелыми глазными болезнями филиппинцы. Осуществлялась детская мечта Ризаля. Он приносит неоспоримую пользу своему народу, спасая сотни людей от страдания и верной слепоты.
Слава о Ризале, как окулисте, распространяется далеко за пределы Люсана. Она достигла Китая, и оттуда к нему приезжают жаждущие исцеления больные.
Возвращение на родину автора крамольного романа вызвало в Маниле удивление и друзей и врагов. Но несколько месяцев Ризаль еще проводит спокойно в Каламбе, погруженный в медицинскую практику.
Он лишь изредка приезжает в Манилу, чтобы повидать своих друзей. В Маниле он встречает многих из мадридских знакомых, в том числе Фернандо Канона, помогавшего доставить «Не касайся меня» на Филиппины. Приезд Ризаля еще больше усиливает спрос на тщательно сохраняемые экземпляры его романа, уцелевшие от преследования полиции и монахов.
Контраст порабощенной родины с европейскими странами волнует Ризаля с новой силой. Он видит, что ни тяжелый режим бесправия, ни забитость его народа не изменились.
Ризаль говорит Канону: «Я напишу еще семь томов о филиппинской жизни. А если и тогда мне не удастся разбудить наших филиппинцев, я застрелюсь».
Уже в этот приезд на родину Ризаль временами как бы предчувствует свой будущий трагический конец, хотя его враги пока действуют исподтишка. Как-то, прогуливаясь с приятелем по Багумбаянскому полю, этому лобному месту, где сложили головы многие передовые филиппинцы, Ризаль сказал ему:
— Я уверен, что и моя жизнь окончится здесь.
Враги Ризаля всячески добиваются его ареста и наказания, но это им пока не удается. Неудача монашеских происков против Ризаля объяснялась просто. Филиппинами в это время управлял ставленник либерального испанского министерства Сагосты генерал-губернатор Торрера, принадлежавший к тем «либеральным» колониальным администраторам, которые стремились приспособить колонии к расширенной эксплуатации новыми, более утонченными методами. Он пытался, хотя очень умеренно, ограничить роль монашества. При нем снова подняла голову почти задавленная после восстания 1872 года национально-буржуазная критика засилья и произвола орденов. В домах буржуазных интеллигентов Дортео Кортеса, Марсело дель Пилара и других вновь собираются небольшие группы либеральных филиппинских деятелей. Опять вполголоса обсуждаются реформы и строятся планы изгнания монахов. Ризаль связан с этими кружками, он обсуждает план манифестации против монахов и подачи петиции испанскому королю. Но он вынужден соблюдать большую осторожность.
Генерал-губернатор
Хосе де Андраде, представитель аристократической мадридской семьи, полной испанских предрассудков, должен с этого дня следить за каждым шагом Ризаля. Однако в самый короткий срок между ним и его поднадзорным установились дружеские отношения. Они вместе совершали далекие прогулки, взбирались на горы, декламировали стихи.
Донесения де Андраде не давали необходимого реакционным силам материала против Ризаля, но монахи продолжали свою тайную работу.
В этот свой приезд на родину Ризаль успел вызвать к себе новый прилив ненависти доминиканского ордена, одной из наиболее мощных монашеских корпораций на Филиппинах.
Почти все земли вокруг родного города Ризаля — Каламбы были захвачены доминиканцами. И богатые и бедные арендаторы страдали от непомерной арендной платы, почти ежегодно повышаемой монахами. Неограниченная эксплуатация населения монашескими орденами вызывала на Филиппинах постоянные аграрные конфликты. Чудовищная рента служила препятствием для развития сельского хозяйства. Это отлично понимали и испанские губернаторы, неоднократно пытавшиеся как-нибудь ограничить долю монахов-помещиков.
Во время пребывания Ризаля в Каламбе проводилось обследование каламбских арендаторов. Ризаль взялся за это дело; ему удалось во вполне лояльной форме показать убийственную картину бесправия и эксплуатации арендаторов. Его работа, подписанная официальными чиновниками, была напечатана и представлена в качестве доклада генерал-губернатору. Но даже либеральный Торрера положил доклад под сукно. Ведь регулирование взаимоотношений арендаторов с монахами должно было затронуть интересы большинства помещиков-испанцев, от которых целиком зависела и колониальная администрация.
Авторство Ризаля не укрылось от доминиканцев. Это усилило их ненависть к нему и его отцу, одному из крупных арендаторов Каламбы.
На этот раз генерал-губернатор посоветовал Ризалю немедленно покинуть остров, избавить себя от опасных нападок реакционеров. Совет был равносилен приказанию. В феврале 1888 года, пробыв на родине лишь полгода, Ризаль снова покидает Филиппины.
Через несколько лет Каламба, с ее аграрными конфликтами, станет ареной кровавых событий.
Борьба за реформы в Мадриде
Ризаль оставил Филиппины в феврале, а 1 марта движение против монахов, почти двадцать лет нараставшее в среде манильской буржуазии, вылилось в массовую демонстрацию. Многолюдная процессия, пройдя через город, вручила генерал-губернатору петицию на имя короля. В ней подробно перечислялись все злодеяния монахов, их оппозиция гражданским властям, все нарочитые трудности, которые монахи искусственно создавали на пути взаимного понимания Испании и Филиппин. Демонстранты несли лозунги «Да здравствует Испания!», «Да здравствует король!» «Ура армии!» «Долой монахов!».