Хозяин берега
Шрифт:
— Нет, надо проехать ещё в одно место…
При свете дня Второй тупик Чапаева выглядел грязным рядовым мостком в клоаке гигантского, безбрежно раскинувшегося вокруг Нахалстроя. Грубо окрашенные заборы. Мусор вокруг единственного контейнера. Узкий цементированный тротуарчик с навечно оставленными при его создании вмятинами чьих-то сапог. Гнилостный запах напоминал, что Каспий, как ни говори, находится всё-таки во впадине, где всё разлагается быстрее, чем наверху.
Дважды прошёл я из конца в конец, пытаясь решить, попала ли машина,
Обе версий имели одинаковые права. Водитель мог и свернуть, и поставить машину во двор, тем более что сначала я проехал мимо Второго Чапаевского и лишь потом, не обнаружив её впереди, вернулся.
— Помощь не требуется?
Я увидел мужчину в тёплом рыбацком ватнике. Он стоял рядом с дощатым туалетом, напротив забора, — я не сразу заметил его.
Должно быть, он довольно долго наблюдая за моими передвижениями.
— Чапаевских — два тупика? — поинтересовался я.
— Целых четыре. — Он подошёл ближе, лицо его показалось мне знакомым. — Смотрю и думаю, что водному прокурору понадобилось в нашем тупике?
Я узнал его.
«Баларгимов… Напарник Ветлугина по последней его охоте на качкалдаков…»
— Материал о самовольной застройке… — Я сам удивился собственной находчивости. — А вы? Ваш дом тут? Он открыл калитку.
— Заходите, посмотрите, как мы живём. Я взглянул вдоль улочки, показавшейся мне вымершей, — вокруг не было ни единой души, не доносился ни один звук.
— Ну что ж. — Я не заставил просить себя дважды.
Маленький двор под стать был каркасно-засыпному ящику, типовому жилищу самстроя. Никакой машины нигде я не обнаружил. Во дворе я увидел песок, несколько крафтпакетов с цементом — хозяин что-то строил. Ещё дальше виднелся сарай.
— Сюда. — Дверь открывалась прямо в комнату, прихожей не было.
Вдоль узкого пенала стояли подряд буфет, газовая плита, две узкие, с металлическими спинками, кровати.
На полу с самодельными половиками играли два ясельного возраста малыша. В конце пенала висела занавеска, там была вторая комната.
— Знакомься, — сказал Баларгимов женщине, показавшейся из-за занавески. — Это новый водный прокурор.
— Добро пожаловать. — Жена Баларгимова была русская — с открытым, приятным лицом, пышной грудью, с русым тугим пучком на затылке. На голом предплечье я увидел синюю татуировку — «Нина». — Как вам наши хоромы?
— Уютно, хотя и тесновато, — признал я. — А зимой? Не холодно?
— Газ обогревает… Жара, хоть двери настежь! А выключишь — тепло сразу выдувает.
— Другое жильё не обещают?
— Кому мы нужны? Если сами не позаботимся, о нас кто подумает?
Она взяла с буфета маленькие, послевоенные ещё часы «Звёздочка», подкрутила, положила на место.
Буфет был старый — с семейными фотографиями между стёкол. Фотоснимки чередовались со старыми поздравительными телеграммами.
Разговор не получался — позади себя я постоянно ощущал присутствие настороженно-притихшего Баларгимова.
— Что же вы, пешком от самой прокуратуры? — подал он голос. — Или на автобусе ехали?
— Служебной машиной.
— Вроде я не видел её…
— Она у парикмахерской Гарегина. Я спрашивал, где Чапаевские тупики. На всякий случай я дал понять, что меня будут искать здесь.
— Да вы садитесь, — предложила хозяйка. — Какая правда в ногах…
— Надо ехать: дела… — сказал я.
— У всех дела. — Малыши потянулись к ней. — Да вы не спешите! Может, чайку?
— Прокурор так не придёт, чтоб чай тут с тобой пить, — подал голос Баларгимов. — Наверное, соседи что-нибудь наговорили… — Он всё стоял у порога. — Богатства наши кому-то спать не дают…
Женщина подняла с пола напёрсток и положила на буфет рядом с фарфоровыми рыбками и пачкой молочной смеси. Японская девушка интимно мигнула мне, не меняя выражения лица.
Рядом я увидел фотографию молодой пары — парень в белой сорочке, при галстуке, в шапке рассыпавшихся волос, прижимал к себе улыбающуюся счастливую невесту в белой фате.
— Сын? — Я кивнул на снимок.
— Нет. — Она отстранила малышей. — Это племянник мужа…
Баларгимов за моей спиной нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Я простился. Хозяйка пригласила:
— Заходите, если окажетесь в наших краях…
— А я уж решил, что вы стрижётесь в Доме быта… — Согомоныч повторил тезис: — У каждого человека парикмахер должен быть, как домашний врач, свой! И я хочу сделать вам предложение. Вы будете каждый день бриться у меня, и я буду следить за вашей причёской…
Я не ответил, и Гарегин, видимо, воспринял мою заминку как раздумье о совместимости моего высокого должностного статуса с возможностью пользоваться услугами наёмника капитала. Он быстро сказал:
— Впредь я это буду делать бесплатно. Я поинтересовался:
— А из чего же вы будете извлекать свою капиталистическую прибыль?
— Такой клиент, как вы, создаёт репутацию заведению. Всякое капиталистическое производство тратит значительную часть средств на рекламу. Вы будете моей рекламой…
— Боюсь, что меня обвинят во взяточничестве. Или, в лучшем случае, в злоупотреблении служебным положением… Он замахал руками:
— О чём вы говорите! Вы же на суше! Не в акватории. А кроме того, у нас священная традиция оказывать уважение людям, это называется «хэрмет» подарок бескорыстия…
— Если вы хотите, чтобы я поддерживал вашу рекламу, давайте оставим разговоры про хэрмет.
— Будет лучше, если вас станут подвозить ко мне на персональной машине…
Под ровное вибрирование воздуха у моего уха я вернулся к открытию, сделанному мною во Втором Чапаевском тупике.