Хозяин берега
Шрифт:
— Разве это не Ветлугина ружьё?
— У меня есть все основания в этом усомниться, Хаджинур…
Гезель сделала чай, и время моё надолго остановилось, пока из этого, состояния меня не выудил звонок Балы.
— Мы на пристани, Игорь Николаевич…
— А Баларгимов?
— Тут. Хаджинур уехал по вашему заданию.
— Я сейчас подъеду, Бала…
Я сложил документы в сейф, запер его, вышел в приёмную.
— Гезель! Меня ни для кого нет! Но ты Сможешь найти по этому телефону… — Я записал на перекидном календаре
— Ответьте Астрахани…
— Игорь Николаевич! — Я узнал голос Луизы — секретаря прокурора бассейна. И сразу, заполнив поле слышимого, знакомый голос протянул басовито:
— Тебя поймать невозможно! Третий день охочусь. То связи нет, то тебя…
Прокурор — как и я — был человек новый, и отношения его с подчинёнными были тоже в стадии становления.
— Ты принципиально против телефона? — спросил он.
— Вы убедились, как работает связь… — Его «тыканье» меня почему-то не задевало. Наверное, и он не был бы шокирован, обратись я к нему на «ты». — Насчёт Вахидова вам передали? Что мы направили дело в областную прокуратуру?
— Мне звонил Довиденко… Он вот почему-то дозванивается!
— Ему легче. Он пользуется правительственным каналом. Помощник сказал, что вы поддержали наш запрет на эксплуатацию установки…
— На Сажевом? Ты действовал абсолютно правильно.
— Рад слышать. Не собираетесь к нам?
— Собираюсь. Но пока я хочу, чтобы ты приехал сюда. Есть срочное дело. Это разговор не для телефона…
— У меня тоже дело к вам… И тоже не для телефона.
— Значит, берёте меня? — спросил Баларгимов. Он не показался мне расстроенным. — За эту пьянь Ветлугина?
Балу и Ниязова я отпустил на обед, а Баларгимову захватил по дороге несколько чебуреков и бутылку воды.
— …Только ничего у вас не выйдет! — заверил он. — Справедливость пока существует…
Мы остались вдвоём в маленьком — на два кабинета — помещении, выделенном нам водной милицией.
Он продолжил:
— Живём с женой тихо. Никому не мешаем. Дети уже выросли. Дочь — в институте. Старший сын женился, двое детей. Я работаю. Нам хватает… Только б люд и нас не трогали, не завидовали бы! Вы были у меня, видели мою жену. Так?
Я кивнул.
— Всё время я дома, никуда не хожу… Бывает, выпьешь с соседом — и снова домой! А тут Сашка Монтёр! Надрался в сиську: поедем да поедем на качкалдаков!..
Я записал его показания. Это была грубо состряпанная, лживая от начала до конца небылица. Приходилось удивляться тому, что она оказалась принятой кем-то на веру. «Охотники» — Ветлугин и Баларгимов — стреляли качкалдаков на мелководье в кромешной тьме, не видя не только птицы, но и друг друга… Вода в том месте, где обнаружили ружьё, доходила Баларгимову до плеч…
Вскоре вернулся Бала.
— А Гусейн? — спросил я.
— Сейчас придёт. В ларьке на пристани — детская обувь. И народу почти
Бумага была подписана председателем Восточнокаспийского городского общества охотников.
— Ружьё, с которым будто бы охотился Ветлугин, поднятое со дна, по справке в уголовном деле значилось не состоящим на учёте в городском обществе охотников…
— Так.
— А это новая справка. — Мой мягкий, с расплывчатыми очертаниями, молодой помощник был доволен. — Одно время оно значилось за охотником Изутиным. Проживает: улица Бакинская, шестнадцать… Хаджинур уже уехал туда…
Бала заскочил по дороге в прокуратуру и привёз ещё документ. Он был из института, который для краткости в Восточнокаспийске именовали просто Институтом экологии моря.
Это был ответ на запрос: «На приготовление 250 кг паюсной икры кустарным способом пошло 369,42 кг икры-сырца, из которых в промышленных условиях изготавливается 27,78 кг зернистой икры высшего сорта. Что касается рыбного стада, то для этого было выловлено не менее 100 икряных рыб осетровых пород, что предполагает уничтожение примерно 600 рыб…»
Я показал справку Баларгимову.
— А я здесь при чём? — спросил шеф лодок.
— Вся эта икра оприходована Вахидовым как заготовленная вами…
Может, он и не поверил. Во всяком случае, не спросил, кто такой Вахидов.
Я продолжил:
— Вахидов подробно рассказал об организации браконьерского промысла и системе взяток, которые шли в морскую инспекцию рыбоохраны и в милицию. Имеются магнитофонные записи, подтверждающие показания…
Вернулся Гусейн. С ним был милиционер-старослужащий, охранявший лодки. Он передал Баларгимову папиросы и, прежде чем его успели остановить, сообщил новость:
— Вахидов повесился. Кладовщик с сажевого комбината…
— Где? — спросил Баларгимов.
— В камере.
Я взглянул на следователя — Гусейн молча кивнул. Я набрал номер всё того же Фурмана:
— Водная прокуратура приветствует… Это правда — насчёт Вахидова?
— Увы! — Он был обескуражен. Я понял, что самоубийство Вахидова и для него полная неожиданность. — Удавился на поясе от летнего пальто…
— Каким образом?
— Сам не понимаю. Привезли с допроса, всё нормально… — Фурману нравилась эта приговорка — «всё нормально». — И на тебе!
Я поблагодарил его, хотя и не мог понять, каким образом пальто оказалось в камере вместе со снабженцем в одуряющую жару.
Я задумался.
Хотя Вахидов и отказался от первых показаний, которые он дал мне, было не исключено, что в будущем он снова их повторит. Тем более что существовала магнитофонная запись его свидетельств…
— Гражданин прокурор, — окликнул меня Баларгимов, — могу я сказать вам несколько слов наедине?
Бала и Ниязов вышли. За ними двинулся к дверям и старик милиционер.