Хозяин дракона
Шрифт:
Бояре отбывают. Мы двинемся через два дня – это условие договора: бояре везут князя в Галич, не наоборот. Ладно… Проводив гостей, иду в баню, парюсь до изнеможения, выгоняя из тела медовую дурь, и заваливаюсь спать. Блаженство…
Просыпаюсь от скрежета металла. Прислушиваюсь. Скрежет идет от дверей. Кто-то через дверную щель ножом пытается сдвинуть засов, и, судя по звукам, у него это получается. Вот псы боярские! Не получилось уговорить, так подослали убийц? Хотите поклониться Володьку моей головой?
Соскальзываю
Отступаю к стене, осторожно тяну меч из ножен. Бить буду рукоятью в затылок. Пока очнется, свяжу поясом. После чего – на дыбу, и пятки прижечь – все расскажет. Но, если убийца не один, придется мечом колоть…
Засов поддался. Дверь приоткрывается, внутрь скользит тень. Дверь снова запирают, слышен скрип засова в проушинах. Убийца один, и он сторожится. Вот и славно! Босые ноги шлепают по полу… Он еще и разулся?
– Некрас?
Шепот, голос знакомый. Не хворать бы тебе, сестричка! За каким чертом?
Оляна подходит к ложу, кладет нож на лавку, осторожно трогает взбитое одеяло. Сюрприз!
– Некрас?
Аккуратно прислоняю меч к стене и выступаю, как призрак. Оляна испуганно ойкает.
– Я это, не волнуйся. Постучать не могла? Зачем ножом?
– Боялась, люди проснутся.
– До утра подождать нельзя?
– Нет!
Она делает шаг и внезапно повисает у меня на шее, обнимая руками и ногами. Теплые губы неумело тычутся мне в лицо.
– Некрасе! Любый!
От неожиданности я теряюсь. А она все целует – неумело, но горячо.
– Оляна!..
– Им можно, а мне нельзя? – бормочет она, не разжимая рук.
На ней только рубаха, да и я не в броне. Не устою… С усилием, но расцепляю ее руки. Ставлю на пол.
– Гребуешь? – Голос ее дрожит. – Потому как не боярышня?
– Оляночка… – Я не хочу ее обижать. – Нам этого нельзя.
– Почему?
– Ты мне сестра.
– Названая! – не соглашается она. – Это ничего не значит!
Вот ведь…
– Ты еще маленькая.
– Как смока растить, так большая! Мне шестнадцатый год!
Шестнадцатый – не двадцатый… Оляна права: здесь выдают замуж в пятнадцать, а в шестнадцать рожают детей. А то и раньше… В этом времени люди живут мало, детей нужно успеть вырастить. Я здесь давно, но все не привыкну…
– Не люба тебе, да? – всхлипывает она.
Люба, Оляночка, люба! Как девочка Юля в навсегда исчезнувшей для меня Москве. Только я уже не тот мальчик. У меня мохнатое лицо и повадки наемника, привыкшего к пиву и доступным вдовам. Тебе нужен мальчик:
Обнимаю ее, глажу по русой головке. Она тычется мокрым лицом мне в шею.
– Оляночка, девочка моя хорошая, я тебя очень люблю. Тебя и Оляту. Вы мне оба – самые родные. Только нам этого нельзя. Пойми это и не обижайся! Давай поговорим утром? Спать хочется! Згода?
Утро вечера мудренее: поутру они проснулись и поняли, что погорячились…
– Згода! – соглашается она и ныряет под одеяло. Ерзает, устраиваясь удобнее. Что теперь? Силой тащить из горницы? А если закричит? Людей в хоромах как в муравейнике, мигом набегут. Что им скажу? Вздумал Иван отроковицу насиловать? Мигом по княжеству разнесут, люди отшатнутся. Они сейчас каждый вздох мой ловят. Георгий в своем поучении писал: в первые дни избегай малейшей ошибки! Ибо доброе забудут, а о злом память останется. Нельзя нам, никак нельзя! Пусть спит здесь! Ложе у меня широкое, здесь и трое поместятся.
– Только, чур, лежать тихо и не брыкаться, не то выгоню!
Оляна прыскает. Только что плакала… Подозрительно быстро высохли у нее слезки. Ладно, не съест! Лезу под одеяло. Оляна отодвигается и устраивается в отдалении. Это правильно – умная девочка! Закрываю глаза.
– Ты не думай, – вдруг шепчет Оляна, – я не из-за того, что ты теперь князь. Ты мне давно люб. Я и раньше, в Белгороде, подходила ночью и целовала тебя – тихонько, чтоб не проснулся.
Гмыкаю и отворачиваюсь. Дитя… Спать хочется. Изгнанный сон приступает к изголовью и осторожно касается век. Иди, родимый, я изнемог…
В окошках, забранных толстым стеклом, – белесая муть. Скоро рассвет. Ночью мне что-то снилось. Яркое, живое и отнюдь не благостное. Кто-то жарко обнимает и целует меня, я отвечаю. Упругое, горячее тело в моих объятиях, теплые губы на моем лице, горячий пот, стон… Может, не снилось? Привстаю. Оляна лежит спиною ко мне и ровно дышит. Нет, не может быть! Проверим!
– Оляна!
Трясу ее за плечико. Она вздрагивает и поворачивается. Взгляд сонный, не понимающий.
– Светает, тебе пора. Вдруг увидят?
Она кивает и выбирается из-под одеяла. Рубаха измята, но без пятен. Правда, в горнице сумрак и не разглядеть, но сестренка ведет себя смирно. Нет, все же приснилось!
Оляна сползает на пол, огибает ложе и внезапно наклоняется ко мне. Ее теплые губки находят мои. Это совершенно другой поцелуй, не похожий на вчерашний. Она целует как имеющая на это право – уверенно и умело. Ночью ей преподали урок, и она его усвоила. Господи, так это был не сон!
– Вечером не запирай дверь! – шепчет Оляна. – Ножом трудно открывать. Я, как приду, сама запру.