Хозяин дракона
Шрифт:
– За твоей дружиной, воевода, тысяча моих пешцев, – сказал Некрас. – Вам не уйти. Проглядели. Худо искать ворога в чужих землях. Против тебя и река, и лес, и болото… У моих пешцев и броня, и копья острые, а злобы к ворогу у каждого за троих. Драться будут насмерть! Я и без смоков вас побью! Людей жалко. У них матери, жены, дети малые… Давай миром!
– Что хочешь?
– Киевлян проучил бы, но к тебе, воевода, сердце лежит. Не разменял ты честь на княжьи объедки. Бросайте брони, мечи и коней! Сапоги и ножи сохраните – брести далеко.
– Не бывать этому! – вспыхнул Ростислав.
– Воеводе и князю коней и оружье оставлю, – сказал Некрас. – Дабы вои не смеялись.
– Что возомнил о
– Не уговаривай, воевода! – угрюмо сказал Ростислав.
– Не буду! – сказал Святояр. – Я спрошу. Когда батько твой помер, а тебе было пятнадцать, я пять лет не знал сна и роздыха, чтоб стол тебе сохранить. Сохранил. Если ты, княже, и я головы здесь сложим, кто сохранит Белгород сыну твоему? Ему месяца нет. Кто поручится, что младенец доживет до года?
Ростислав молчал.
– Даст Бог, уцелеем мы и домой воротимся, – продолжил Святояр. – Но войско-то здесь останется. Где другое взять? Великий стар, не сегодня завтра преставится, с кем стол киевский обороним? С кем Белгород отстоять, коли сыновьям Великого вздумается Святославьего выродка в городе твоем сажать?
– Соромно ведь! – сказал Ростислав тоскливо.
– Соромно побитому быть и с сечи бежать. Нас не бьют, выпроваживают. Этот сором за околицей останется. Что нам кони, мечи и броня? Тьфу! Завтра новые купим! Урожай добрый, земля богатеет, Великий серебра дал… Пропади пропадом земля Галицкая, что мы здесь потеряли?
– Некрас не посечет нас безоружных?
– Хотел бы сечь, уже сделал! – буркнул воевода. – Что стоит смоков напустить?
– Повелевай! – сказал Ростислав. – Мне соромно…
Некрас, привстав на стременах, глядел, как белгородские вои слезают с коней, стаскивают с себя броню, бросают оружие и бредут прочь. Увлекшись, он не заметил, что поблизости приземлился смок. Круглолицый, румяный уноша соскочил наземь и встал рядом, не решаясь подойти. Змей воспользовался заминкой и лизнул седока в щеку.
– Зара, отстань! – сердито сказал уноша. – Не маленькая!
Некрас повернулся на голос. Уноша побежал к нему, выбрасывая ноги в стороны, как то делают только женщины. Некрас соскочил наземь. Подбежавший уноша приник к его груди.
– Некрас, любый! – сказал высоким, певучим голосом. – Так боялась, что тебя убьют!
– Оляна! – укоризненно сказал Некрас. – Люди кругом.
– Так знают все! – засмеялась Оляна.
– Все? – удивился Некрас.
– Или у них очей нету? Соромишься? А еще князь!
– Не князь я им!
– Ты мой князь! – пропела Оляна, целуя любимого. – Мой…
Громогласные крики отвлекли их. Подскакавшая дружина скалила зубы и махала снятыми с голов шеломами.
– Давно бы так! – сказал, подъезжая, Малыга. – Хоронятся, как дети малые. Брага, меньшой в ватаге, уже сына пестует, а старшой никак не заведет. Сколько девке ждать? Обидится Оляна, сядет на смока и улетит в земли дальние. Басилевс ромейский в жены сразу возьмет – такую-то красавицу! Так, доча?
Оляна кивнула. Вои захохотали. За шумом никто не заметил, как смок подобрался ближе и лизнул Некраса в щеку.
– Ну тебя! – рассердился Некрас. – Еще и ты…
Эпилог
«…И не ходили более в землю Галицкую ни князья русские, ни ханы половецкие, ни короли ляшские, ни жупаны угрские. Бо страшилися смоков богомерзких, коих навел князь Иван на Галицкую землю. Никем не воюемая, расцветала и богатела земля та, со всех концов Руси тек к Галичу черный люд. Бо князь Иван ласков был до смердов, принимал их и селил в землях своих, наделяя тяглом и скотами всякими,
Держал стол свой Иван в Звенигороде, в Галиче – не всхотел, бо много крови в граде сем пролито было. Посадил Иван в Галич воеводу своего, мужа разумом крепкого, наказав ему беречь город и унимать бояр своевольных. Себя Иван воспретил величать «князем», а токмо «господином», хотя люд черный меж собою звал его «наш князь». Бо судил Иван строго по Правде, не дозволяя забижати ни сироты, ни вдовицы горькой. Аще повелел Иван собрати в землях своих сирот скудных, учити их наукам разным, дабы вышли из них мужи добрые и вои знатные. Рече Иван дружине своей, что, как станут дни его ветхими, изберут они из сирот тех мужа доброго и передадут ему стол Галицкий. И будет земля его едина под правлением мужа того без уделов княжеских.
Услыхав такое, воскипели князья русские и съехались тайно в Киев – думать, как Ивана известь. Проведал Иван о сем и прислал им грамоту, где рек: «Пошто зло на меня восклепали? Или велю вам, как правити в землях своих? Или зарюсь на княжества ваши? Чем крамолу на меня ковати, рядились бы, как оборонить земли русские, бо изнемогают они от набегов половецких». Смутилися князья словам тем. И в час сей, как и предрек Иван, пришли на земли курские, северские, черниговские и прочие Гза и Кончак с Поля половецкого. И было их войско неисчислимое – тьма и еще две тьмы. И принялись половцы грабить и жечь, имати полон велики и обступиша города многие, дабы и те расхитити. Не было у князей войска прогнать хищников неисчислимых, и пали они духом. Тогда велел Святослав князьям целовати крест, что не имеют зла на Ивана, и послал в Звенигород грамоту, где написал о сем, и умолил: «Пособи нам, брате, бо изнемогли мы».
Пришел князь Иван с дружиной малой и смоками, и было тех смоков числом шесть. Велики зело телами были они, кричали трубно и плевалися огнем. И сошел страх великий на войско половецкое, побежало оно, не помня себя. Гнали его дружины русские день и еще два дня, посекли многих, прочих повязали. Отбили обратно полон русский, а ханов богомерзких, Гзу и Кончака, самих полонили. Повелел Святослав киевский предать Гзу и Кончака смерти лютой, всадив их на кол, бо много зла на земле русской ханы сотворили. Ужаснулося Поле половецкое, и закаилися хищники ходить в земли наши. Одарил Святослав Ивана богато и отпустил в Звенигород, рече на прощание: «Не держи зла на нас, брате. Живи в землях своих, как разумеешь, а мы жить будем, как отцы заповедали…»