Хозяин моих желаний
Шрифт:
Я так устала от загадок, что хочется воем зайтись.
– Без рук. Ты меня не трогаешь, понял? – требую хрипло, соскальзывая по стене в сторону.
– Звучит как вызов, – отмечает он с явным удовольствием. – Принято. Так даже интересней. Тебе помочь раздеться?
И сразу же зубами оттягивает воротник.
Его хмельное дыхание по шее мурашками расходится, ложится спазмом на голосовые связки. Я снова уворачиваюсь и, зажмурившись, медленно стягиваю свитер.
Неизвестно сколько он успел выпить, но не иначе как находясь под влиянием виски, Раду был столь великодушен, что позволил
Собравшись духом, вхожу в парильню. В лицо ударяет волна раскалённого воздуха. Густой пар заполняет грудь до отказа, распирает лёгкие и наливает мышцы хмельной слабостью. Шагнув вперёд, плотно закрываю за собой дверь. Кажется, неразбавленный виски накрывает повторно, но тут вдруг обнаруживается весьма полезный бонус – пьяная храбрость частично глушит неловкость.
На трезвую голову я бы ни за что не решилась пройтись уверенным шагом перед вытянувшим длиннющие ноги в проход дикарём. Не говоря о том, чтобы устроиться на противоположной лавке и дерзко перекинуть ногу на ногу, чуть опираясь назад на выпрямленные руки.
Смотри сколько влезет. Я тебя не боюсь.
Раду с нажимом зачёсывает пальцами прядь волос, нависшую над прищуренными глазами. В этом взгляде намешано всё: оценивающий интерес, безнаказанность, немой вызов и эхо тлеющего в нём возбуждения. Уголки его губ вызывающе дёргаются, словно спрашивая, как далеко я сегодня готова зайти.
Всем видом задаю встречный вопрос – как далеко он рискнёт за мной следовать?
Раду в ответ самоуверенно усмехается, но молчит, заставляя кожу гореть не только от адской температуры. В душном пространстве ощутимо растёт напряжение и тает моя решимость. Я почти близка к тому, чтобы отвести взгляд, когда, наконец, получается уловить, что с ним не так. В изучающем меня прищуре нет знакомых кислотных оттенков.
– Ты носишь цветные линзы?
– Пять баллов за наблюдательность. – произносит он уже без тени улыбки. – Хотя чему удивляться? Тусовщицы вроде тебя, как сороки падкие на всё выделяющееся яркой обёрткой. Не так ли?
Ироничный тон вызывает острое желание ему нагрубить, а лучше – высмеять. Ненавижу предвзятость даже больше, чем подставлять вторую щёку.
– Ну и чего ты тогда весь блестяшками обвешался? – холодно уточняю я, стреляя взглядом по длинным пальцам, на которых по случаю бани впервые нет колец. – Больше нечем привлечь внимание презренной тусовщицы?
– Тебя разве поразишь серебром? Вот и я думаю, что слишком дёшево. Успокойся, это фамильное, дань уважения предкам и только. А линзы для коррекции зрения. Ты всё ещё слишком зациклена на себе.
От этих слов, произнесённых лениво и с пренебрежением, мои пальцы сжимаются в кулак. Я представляю, как схвачу Раду за горло и не отпущу, пока с его лица не сойдёт выражение презрительного снисхождения. Никто... Никто меня ещё так не выводил!
Порывом злости стыд сметает полностью. Всё, кроме уязвлённой гордости, теряет значимость. Меня мучает только один вопрос: оскалиться или засунуть гонор в то место, где вчера побывала пробка и закусить язык?
– Так и будешь смотреть?
– Я тебя смущаю? – Дикарь закусывает край губы, продолжая изучать мою грудь и только затем, с неохотой, переводит взгляд мне в глаза.
Медленно дыша через нос, я пытаюсь с достоинством выдержать этот неравный бой. Его же, чёрт возьми, вообще ничего не гложет: ни стыд, ни совесть!
– Мы оба в курсе, что пришли сюда не париться. Хочу знать, из-за чего решилась на побег.
– Откуда мне знать? Может, ты решила в отместку снегоход мой угробить.
Он поднимается на ноги и подходит к боковой лавке, беззастенчиво демонстрируя крепкие ягодицы. Достаёт из кадки с водой берёзовый веник, хорошенько встряхивает. Вот на влажных прутиках и приходится заострить внимание, когда он оборачивается, чтобы взгляд не соскальзывал проверить градус его возбуждения.
Мне всё равно... Мне всё равно... Я злюсь и только!
Сердце бьётся на износ, умоляя о передышке.
– А может, от себя бежала? – продолжает Раду тягучим голосом, склоняясь надо мной. Подавляет пышущей от тела силой, заставляя медленно отстраняться и в итоге лечь спиной на лавку.
Берёзовый веник щекочет мне ключицу и, ведомый жилистой рукой, спускается ниже...
– Ты как? Остыть не нужно? Я сильно не топил.
Я слабо усмехаюсь. Можно было вообще не топить, ничего бы не изменилось.
Вовсе не воздух влажный и жаркий, наливает огнём мои вены. Этот зной изнутри идёт, не снаружи. Его источник исключительно в схватке наших с Раду взглядов. Он даже не смотрит – мозг мне вскрывает, нутро потрошит, с одержимостью маньяка извлекая всё новые реакции. Иногда мне кажется, что я готова на всё, лишь бы выдать искомую. Только бы отпустил. Понять бы ещё, что ему нужно? Может, я вообще не способна на такое. Что тогда?!
Он неторопливо водит вениками вдоль моего тела от шеи до стоп и обратно: мягко, едва касаясь кожи. А я... Я пытаюсь вдохнуть полной грудью, и его запах поперёк горла встаёт, горький как проигрыш, въедливый как страх. Отчаянно стараюсь сглотнуть этот ком, но не выходит.
– Ты мне очень нравишься такой.
Под рёбрами саднит, выбивая кислород подчистую.
– Какой? – В осипшем шёпоте не узнаю свой собственный голос.
– Растерянной. Настоящей.
Часть 2. Глава 9
Краем сознания улавливаю то, как веники взмывают вверх, захватывают горячий пар и толкают его к моим бёдрам.
Всего доля секунды, разрыв зрительного контакта и я слетаю с катушек. Летят в пекло жизненные установки, щиты, барьеры. Раду снова тот, кто мною управляет. Тот, в ком нет ко мне милосердия, только потребность найти что-то... Что-то одному чёрту известное.
Разум, не справившись, вновь отключается. В груди остро как никогда распирает вакуум.