Хозяин Океана

Макдуф Алекс

Не издав никакого звука, долженствующего возгласить великую победу, тургарт, не снижая темпа бега, бросился вслед за группой из пяти воинов, пытавшихся спастись от бестии за ручьем. Но тщетно! Распаленный праведным негодованием тургарт был неудержим, и довольно глубокий в этом месте ручей не мог послужить ему преградой. Зверь переплыл его едва ли не быстрей, чем это исполнил бы вышколенный боевой конь. В ужасе пикты не разбирали дороги и бежали, не глядя уже, куда, собственно, бегут. Один зацепился мечом о щит товарища, тот запнулся, упал, и увлек за собой виновника столкновения. Тургарт был тут как тут, хрустнули хилые людские кости, и дикая погоня продолжилась, оскудев на двух участников.

Разумеется, чудище не могло справиться со всеми двумястами пиктами, вышедшими на облаву, —

тургарт притомился бы в конце концов, удовлетворясь несколькими настигнутыми и поверженными людьми. Такие потери были вполне обычны при охоте на крупного опасного зверя даже в Аквилонии.

Но переполох случился изрядный! Застигнутые врасплох воины никак не могли понять, где же их преследователь, тем более что высокая трава не давала узреть воочию полной картины боя, и оттого каждый охотник был уверен, что неудержимый в своей свирепости «Рихо» гонится именно за ним. Один из пиктов, наткнувшись на дерево близ ручья, попытался в отчаянии спрятаться там. Однако, восхищаясь первозданной природной силой животного и одновременно справедливо опасаясь за участь барона Полагмара, Сотти, Майлдафа и Конана, бывших где-то неподалеку, вполне возможно, в пределах досягаемости для тургарта, который не стал бы разбираться, кто перед ним: безродный пикт или хайборийский нобиль, Евсевий не терял бдительности, а стрелы его не утратили всегдашней меткости. Пикт оказался пригвожден к стволу, да так и остался там, бессильно свесив руки.

Соратники и, возможно, соплеменники его, разбрасывая бесполезное оружие, с воплями носились в зарослях травы, ожидая роковой встречи. Но паника овладела ими не окончательно, большинство наиболее сообразительных спешили скрыться под сенью близкого леса, и лишь два или три десятка пиктов бежали к скалам.

Внезапно — а произошло это и вправду внезапно, ибо следить за состоянием неба аквилонцу было недосуг, — на залитую золотым солнцем степь пала глубокая серо-лиловая тень, и сильный порыв ветра пригнул упрямые стебли, так что бегущий по-прежнему размеренно и ходко тургарт стал виден до брюха. Евсевий посмотрел вверх. Незаметно, но удивительно быстро с полуночного восхода, от гор, катилась гроза со шквалом, по мощи немного уступавшим буре, что улеглась пару дней назад. Мгновенно сделалось темно, как будто наступили сумерки. Сплошная пелена грозовых туч застелила северо-восточный горизонт, и эта пелена стремительно надвигалась. Вот граница света и тени переместилась к краю желтых трав, вот миновала, вот переместилась на лес… Где-то над тем, другим лесом, что начинался за степью, вспыхнула гигантская молния, ветвистая, словно старое кряжистое дерево, и вскоре слуха Евсевия достиг низкий громовой раскат. За первым порывом ветра последовал другой, еще более сильный, так что аквилонцу, на плечах коего не было ничего, кроме туники, стало зябко: шедшая с северных гор гроза неслась на крыльях холодного ветра.

Евсевий не был уверен, успеют ли тучи разразиться ливнем именно здесь, над степью, но сидеть на бывшем стволе смысла более не имелось: погоня была разгромлена спасительным появлением тургарта и надвигающейся бурей. Евсевий уже совсем было собрался соскользнуть вниз, как молния ударила вновь, на сей раз вовсе недалеко — за ручьем, и ударила не куда-нибудь, а в одно из деревьев. Сухая крона вспыхнула мгновенно, и рокочущий зловещий раскат грома стал лишь завершением композиции, претворенной в свете и огне. Горящие ветки, листья, искры, увлекаемые ветром, упали в траву. Степь занялась в мгновение ока, и вихрь, раздувая пламя, погнал его к ручью и в сторону леса.

Евсевий, не доверяя примете, что гроза не ударит дважды в одно и то же место, поспешил покинуть свой пост. Теперь задача его стала ясной, как было небо всего несколько мгновений назад: как можно скорее миновать степь, которая вполне может вспыхнуть от любой последующей молнии, причем совсем рядом, и найти в скалах укрытие от пронизывающего ветра, огня и дождя.

Не слишком волнуясь теперь о встрече с пиктами, Евсевий все же вытащил из ножен акинак. Бежать с мечом было не слишком удобно, но гораздо безопаснее. Тургарт — тарантиец успел это заметить — все еще преследовал пиктов где-то на том берегу

ручья, но теперь оттуда доносился запах горящей травы и веяло дымом. Евсевий знал, сколь страшны степные пожары, как быстро они пожирают огромные пространства, и предвидел, как поведет себя животное, когда почувствует опасность. Знал он также, что узкий ручей при таком свежем ветре вряд ли послужит препоной для огня — ветер с легкостью перенесет искры и пучки зажженной травы на тот берег, где находился он. Хорошо, что Евсевий находился выше по течению, чем место, с которого начался пожар, и, при условии, что ветер не переменится, во что верилось с трудом, пожар никак не мог настигнуть его.

Евсевий определил направление движения и следовал ему, насколько это было возможно во вновь окружившей его траве, которая теперь гнулась и шелестела, кляня безумный неистовый ветер. На том берегу опять затрубил и зарычал тургарт, теперь уже тревожно. Голос животного с трудом пробивался сквозь тугой ветер, но сколь же силен он был, если достиг Евсевия! Пожар разpaстался и скоро должен был перекинуться на лес, а это означало, что у пиктов будет немало хлопот, и они смогут отрядить на преследование хайборийцев много воинов. По крайней мере, погоня большими силами возобновится не сразу, а день-два спустя.

Рассуждая так, Евсевий старался не думать о том, что его спутники могли оказаться отрезанными от него и от свободы стеной огня. К сожалению, он ничем не мог им помочь, и оставалось лишь полагаться на благую волю Митры Солнцезарного.

В пяти шагах справа навстречу Евсевию пробежал какой-то пикт. Даже не обратив внимания на аквилонца, туземец скрылся в траве в направлении берега моря. По своим расчетам Евсевий преодолел уже около полутора скадиев, когда чуть было не налетел на высокого жилистого мужчину, стоявшего к нему спиной. В чехле у незнакомца покоился лук, а в туле — длинные стрелы.

Майлдаф — а это был, разумеется, он — почувствовав сзади присутствие постороннего, мгновенно отпрыгнул вперед и развернулся лицом к ученому. В руке у горца сверкнул метательный нож, уже готовый отправиться в смертельный для врага путь.

— Евсевий! — Серое от пыли и цветочной пыльцы лицо Бриана Майлдафа осветилось приветливой улыбкой. — Раздери меня банши, ты подоспел вовремя! У тебя есть огниво?

— Есть, — опешил Евсевий. — Тебе зачем?

— Поджечь траву, — ответил горец так, будто речь шла о само собой разумеющейся вещи. — Видал, как здорово горит на том берегу? Сейчас так же будет и на этом!

— Погоди. — Аквилонец отдернул руку, в которой держал искомый горцем предмет. — Там же может быть Конан!

— Не может, — отмахнулся Майлдаф. — Полагмар и Сотти перебрались сюда, я видел. А король ушел в сторону побережья, его лучше не ждать. Давай же скорее огниво!

Полагаясь, скорее, честность и совестливость горца, нежели на убедительность его доводов, Евсевий отдал Бриану вожделенный предмет.

Тот извлек кремень, трут, и миг спустя кипа заблаговременно срезанной Майлдафом травы вспыхнула. С каким-то древним варварским восторгом разрушения наблюдал Евсевий за тем, как первый сизый дымок воскурился над травой, как задрожали сперва робкие, а потом все более и более уверенные язычки огня, как полетели искры, падая на тонкие тела соседних трав, поджигая их, как пламя взметнулось жарким красным зверем, и жадные его когти разрывали сухой и черный уже дым. Не успел он перевести дыхание, как огонь, поднявшись стеной, обдал лицо жаром, копотью и чадом и, влекомый яростным хохочущим ветром, потянулся по степи, превращая светло-желтую равнину в голую пустыню золы, гари и пепла.

Присущее степному пожару величие, захватило Евсевия. Хотелось поджигать, крушить, драться и убивать. Мысленный взор угодливо предоставил ему видения черных закопченных стен, пробитых тараном, пылающего города, уличных боев, разбросанной по полу утвари, разбитой посуды, поломанной мебели, юной девушки в легком хитоне, затаившейся в уголке и по-детски выставляющей перед собою руку в попытке заслониться от беды.

Растрепанные волосы. Рывок, треск податливой ткани… И вновь пожары, дым, виселицы, трупы на улицах, запах горящей ворвани, звон мечей… Он провел рукой по лицу, отгоняя морок.