Хозяин тайги
Шрифт:
С презрением глядел Гжиба на старшего рабочего, пока тот, качаясь, как на морских волнах, добирался до берега.
— Э-эх, шалопут! — сказал Гжиба. — Волков ислужатся, зыбуна испужался, скоро Чалого пужаться начнешь. По такому зыбуну все вы здесь ходите. Остерегайтесь, однако, чтобы не провалиться!
«ЧТО ТАКОЕ ПОЭМА»
1
Вечер спустился теплый, тихий; облака, точно одеялом, окутали тайгу. Казалось, вот-вот пойдет дождь. Все в лесу притихло, насторожилось, но дождь не шел.
Кандауров, Саяпин и Петр чуть свет отправились
Все больше темнело небо. Тайга засыпала. Лишь из редка доносилось протяжное верещание пролетевшей птицы и трепыхание ее невидимых крыльев. Казалось, со всего леса, из-под всех деревьев сбегались на поляну ночные тени, все ближе подступая к костру. Повеяло холодом, стало сыро.
Где-то зловеще закричала сова, нагоняя тоску.
— А, чтоб ты пропала! — воскликнул Мешков, вздрогнув от неожиданности. — Принесла тебя нелегкая…
— Ишь, как ухает! — испуганно сказал Фома- К чему бы это она, братцы?
Немного спустя завыл волк. Видимо, беспокойство, разлитое в воздухе, передавалось животным.
Огромные кругляши в костре жарко пылали. Пляшущим конусом взвивались в небо огонь и дым. Конус то растягивался, и тогда из темноты выступали угол палатки, хвост Чалого, телега, закрытая брезентом, то опадал, и тогда темнота подползала к ногам сидевших у костра. Гжиба чистил дробовик. Фома и Яков Мешков курили, развалившись на полушубках. Настя сидела, поджав под себя ноги и устремив в огонь глаза. Она смотрела на пламя, затаив дыхание, с таким настороженным и опасливым вниманием, как будто ожидала, что из огня выскочит и набросится на нее какое-то диковинное животное.
У всех было подавленное настроение. Даже Миша чувствовал себя не совсем хорошо. «Что это они так приуныли? — подумал он. — Надо их расшевелить».
— Добро сгорает, — начал Миша.
— Какое добро? — спросил Фома и подозрительно оглядел костер. — Никакого добра не вижу.
— Береза, ель, — пояснил Миша.
— Ель? Э, значит, ты ели не знаешь, — Фома снисходительно усмехнулся. — Да ее чем больше руби, тем больше вырастет. Она как волосы на щеке. А ты ее жалеешь. И нам того добра хватит и детям нашим.
— А внукам, правнукам?
— Далеко хватил, — Фома растянул рот в насмешливой улыбке. — И внукам кое-чего останется.
— А это как станем тайгу использовать.
— Как там хочешь! Руби, жги, сплавляй по рекам… Ишь, чащобина! — Фома указал на лес, обступивший поляну. — Лисой оборотись — не обскачешь, коршуном — не облетишь. Глушь, сила, ни троп, ни дорог! Пойди выруби!
— Эх, Фома, нерасчетливый ты, я вижу, человек, — сказал Миша. — Не думаешь ты о завтрашнем дне. Ты знаешь, к примеру, что из этого чурбанчика можно получить? — Миша показал на сосновое полено. — Смолу, деготь, бумагу, спирт.
Фоме стало скучно. Он взял щетку, скребницу и принялся чистить Чалого. Мешков протяжно и заунывно запел, склонившись к костру:
Бродяга к Байкалу подходить, Рыбачью там лодку береть…Мешков взял очень высокую ноту и тоскливо тянул ее, словно плел тоненькую бечевку. Он покачивал головой, осоловело глядел в огонь. А бечевка вилась и вилась в
Из темноты вышел Фома, сжимая в руках скребницу и щетку.
— Ты грудью бери! — крикнул он с досадой и замахал на Мешкова скребницей. В костер полетел конский волос, треща и вспыхивая на лету. — Тоже певун. Я б такого певуна… Вот в Фомичевке у нас певали! Это да! Там глотки луженые, запоют — хоть стой, хоть падай.
Фома стал объяснять, как в Фомичевке поется песня о Байкале. Сам затянул ее по-своему. Но ничего не вышло, только всех насмешил. Казалось, что Фома дует в надтреснутую жестяную дудку.
— Ай замечательно! Вот это спел! — проговорил, улыбаясь, Миша, а затем предложил: — Знаете что?
Организуем самодеятельный шумовой оркестр! Лесной оркестр. Вот будет здорово!
— А инструменты где? — поинтересовался Фома. — На губах играть будем?.
— Ну как ты не понимаешь! — заволновался Миша. — Ведь оркестр шумовой. Вот инструменты: гребенка, сковородка, котелок.
— Спать пора, — протянул Мешков, зевая и похлопывая себя ладонью по широко открытому рту.
— Стойте! — крикнул Миша. — Погодите спать. Я вам прочту сейчас поэму о тайге. Свою собственную. — Ему вдруг пришла в голову мысль, что прежде чем показывать свое произведение землемеру, лучше проверить его на рабочих. Миша сбегал в палатку.
— Увидите, какая судьба ждет тайгу, — заговорил он, вернувшись. — Это у меня все описано. — Миша рылся в палках, листки разлетались от его резких движений, падали ему на колени, на землю.
— Про тайгу? Это я люблю. Очень интересно, — оживился Мешков. — А что такое поэма?
— Поэма — это, видишь ли, нечто такое… обстоятельное… — Миша сделал неопределенный жест рукой, подбирая слова.
— Что же, вроде доклада?
— Да нет, не то… Ну, как тебе объяснить? Допустим, тебе кто-то перебежал дорогу. Ты готов его на клочки разорвать. Но потом узнаешь, что ты ему всем обязан, и не Только ты, но многие люди. Он, скажем, насадил кругом чудесные сады, осушил болота… И климат изменился к лучшему, и земля стала давать невиданные урожаи. Выясняется, что и злишься-то ты на него по недоразумению. Тут у тебя раскаяние, сожаление, уважение к нему, в общем тысяча чувств и переживаний. Тебе уже кажется, что ты самый счастливый человек на свете. Вот если начнешь все это описывать — и свою радость, (ведь это счастье, что у тебя такой друг) и жизнь этого человека, тогда у тебя и получится поэма… Ну, да ты сам сейчас увидишь, что это такое. — Объясняя, Миша торопливо подбирал листочки.
Мешков оглянулся на Гжибу: он-то понял, что такое поэма? Охотник, демонстративно отвернувшись, зашивал рукавицу. И даже кусок его колючей бороды, который был виден Якову, сердито топорщился.
— Чудно, — усмехнулся Мешков, крутя. Половой, и повторил:- Поэма!..
— Что же тут чудного? — возмутился Миша. — Я вот приехал в тайгу — глазами хлопал, злился на нее, на ее дикость, на топкие болота, на комаров, да мало ли на что… А потом пригляделся. «Ах ты, черт!» — думаю. И сел поэму писать. Владимир Николаевич называет это романтикой. Ну и что же, что романтика! Она нам тоже нужна. Так же, как нужны лесопильные заводы, гудронированные шоссе, железные дороги, комбинаты лесохимические. И все это будет. В лесных массивах, набитых зверьем, мы создадим заповедники, у быстрых рек и целебных источников построим санатории, курорты. Мы осветим тайгу электричеством, наполним гулом машин!