Хозяин видений
Шрифт:
— Усилить — значит, развить верно? — спросила и тут же удивилась тому, как гортанно прозвучал голос.
— Верно.
Взгляд прожигал кожу, дыхание сбилось, а сердце заколотилось о внутреннюю сторону грудной клетки.
— Но не влезть в мои видения, — озвучила я последнюю мало-мальски осознанную мысль. После нее в голове стало приятно пусто, а в груди тепло. Тело жило исключительно инстинктами — причем, теми, о которых до этого момента я даже не подозревала.
— Ты очень проницательная маленькая болтушка, — улыбнулся он и вновь перевел взгляд на потолок, возвращая мне возможность
Я, замерев от любопытства, ждала, когда он расскажет об этом «кое-что», но Эрик молчал. Загадочно пялился в потолок и, кажется, думал о своем. Поэтому я немного поерзала, чтобы обратить на себя внимание.
— Так что же? — уточнила для верности, и он снова повернулся ко мне лицом.
— Есть книга. Ее хранит первый жрец хищных — Арендрейт в одном из созданных им миров. В ней написано пророчество для меня.
— Да ладно! — удивилась я. — Откуда ты о ней знаешь? Ты же не…
И замолчала. Чуть не сказала запретное слово, но вовремя одумалась. Вовремя ли? Эрик внимательно смотрел мне в лицо и молчал. Тишина опасно клубилась в воздухе, рискуя превратиться в бурю.
— Я слышала, там пишут лишь о светлых, — невозмутимо выпалила я.
— О сольвейгах, — кивнул он. — Нет, там пишут не только о них и не только они. — Он сделал паузу и подозрительно нахмурился: — А ты достаточно эрудирована.
— Много читала, — пожала я плечами. — Так что там с пророчеством?
— В книге написано, мне явится провидица, которая изменит меня. Сделает сильнее, проведет через ряд испытаний, а потом узрит время открытия портала в кан. Личного — для меня.
— Что такое кан?
— Ты же много читала, — поддразнил он. — О нем написано гораздо больше, чем о сольвейгах.
Плохое направление разговора. Нет, просто ужасное. Нельзя с Эриком говорить о сольвейгах, нельзя, чтобы он начал подозревать…
— Я мало интересуюсь величием, — сказала я. И даже не соврала, вот ни капельки. Никогда не лелеяла амбиций и не понимала людей, которые ради них отказываются от многих радостей — общения, счастья. Любви.
— Тебе и не надо. Зачем? Это путь мужчины.
Ах, вот как, значит? Только для мужчин? Интересно, что он сказал бы, если бы узнал, что я пропустила всех нали — которые тоже только для мужчин?
Но я, конечно же, не сообщила об этом Эрику. Скромно потупилась и расправила платье.
— Думаешь, видение о мальчике как-то связано с твоими… испытаниями?
— До этого ни у одной пророчицы не было видений обо мне.
— И со многими ты общался? — скептически поинтересовалась я. — Пророчицы не так часто встречаются.
— Достаточно часто. — Эрик пожал плечами и добавил: — Я упорный.
Мне вспомнилась Нора — ее горящий взгляд, полный надежды и такая нелепая смерть. Интересно, что Эрик обещал ей? Обещал ли что-то вообще, или она просто влюбилась, проиграв этому полупрозрачному, пугающему взгляду? Мне-то не знать, какие последствия бывают у необдуманных чувств…
— А чего хочешь ты? — спросил Эрик, внимательно меня разглядывая.
Домой, подумала я. И внезапно поняла, что безумно хочу на балкончик в свою комнату у атли. Стоять, ежась от мороза и слушать Глеба. Он бы рассказывал
— Хочу снять, наконец, это платье, — устало ответила я и тут же поняла, как это прозвучало именно здесь.
Контекст всегда важен. Особенно рядом с таким опасным оппонентом.
Эрик многозначительно улыбнулся и воодушевленно кивнул:
— Я не против. Снимай.
— Я имела в виду душ и джинсы. И совсем не то, о чем ты сейчас подумал.
— Жаль, — разочарованно вздохнул он. — Боюсь, мои джинсы тебе будут велики.
— Тогда, может, отвезешь меня домой?
— Прости, устал. Ты очень часто пыталась погибнуть за последние сутки, пришлось выложиться, чтобы этого не допустить.
Он явно играл со мной. Улыбался. Смотрел на губы. Выжидал. Я слишком хорошо выучила все признаки охоты. Но отчего-то именно сейчас казалось, что я не знаю правил.
— Думаешь, Герда может навредить мне, если уеду?
— Герда — нет, а вот тот, кто отравил тебя — вполне возможно. Теперь, когда я нашел тебя, просто не могу позволить погибнуть. Душ налево по коридору. Поищи что-нибудь в гардеробной, если хочешь переодеться. — Эрик указал на небольшую дверь в углу и еще раз бесцеремонно меня рассмотрел. — Хотя тебе очень идет красный.
Я громко выдохнула, стараясь стряхнуть наваждение, и встала. Нет, мне определенно не нужно все это — томные взгляды, недосказанность. Еще меньше — влюбиться. Запутаться в его паутине, как в липкой сахарной вате с карамельным вкусом. Я столько лет жила в рабстве собственных чувств. Нового не хочу.
Гардеробная оказалась огромной. Почти как моя спальня на Достоевского. Множество полок, на которых аккуратными стопками лежали майки и джинсы, десятки пар обуви, тремпеля, увешанные рубашками и пиджаками. Зеркало на всю стену, как в примерочной. Прям рай для шопоголика.
Мне кажется, даже у Лары не такой огромный гардероб.
Я тряхнула головой и взяла верхнюю футболку из стопки. Прикинула перед зеркалом — она доходила мне почти до колен, а рукава доставали до локтей. Сойдет за пуританскую ночнушку, и уж точно выглядит не так вызывающе, как красное платье, из которого грудь так и норовила выпрыгнуть при каждом вздохе.
Я улыбнулась собственному отражению — бледному, с лихорадочно сверкающими глазами, и отправилась в душ.
Горячая вода приятно облепила, смыла усталость и легкий налет страха. Сомнения, неуверенность в завтрашнем дне. Тревогу за Глеба. Я насухо вытерлась синим махровым полотенцем и надела футболку Эрика. Как я и думала, она оказалась вполне приличной ночнушкой. Широкая, свободная и удивительно приятная на ощупь.
Когда я вернулась, Эрик уже устроился на кровати — расстелил ее, отвернул часть одеяла справа, а сам улегся поверх, на другой половине. Рубашку снял и лениво переключал каналы большого плазменного телевизора на противоположной стене. На широкой груди в свете вечерних ламп переливался серебряный амулет. Волосы были распущены и тоже, казалось, отливали серебром. Как и кожа.