Хозяин зеркал
Шрифт:
– Смотрите! Вот мой сын, и его кровь я жертвую. Но он не погибнет! Нет, не погибнет! Он станет орудием нашего отмщения!
Пафос в голосе говорящего был смешон. Да и все действо представлялось Иенсу до неприличия забавным.
– Мы ждали, мы терпеливо ждали. Но пробил час!
– Час пробил, – повторила толпа.
– Час угнетенных и отверженных. Час мучеников и принявших смерть безгласно. Час, когда огонь нашего мщения запылает ярко и выжжет скверну дотла!
– Скверну дотла!
– Так снимем же маски, ибо час настал!
Человек сдернул маску. Выглядело бы эффектно, если б Иенс не
– Этот мальчик…
Тут в голосе оратора послышались теплые нотки, и Иенс засмеялся. Он мог смеяться. Каким бы зельем его ни отравили, он еще мог смеяться и говорить.
– Этот мальчик уже положил начало нашему делу. Наместник Королевы мертв!
– Мертв… – подтвердило тысячегласое эхо.
– Очередь за остальными. Мы уничтожим Господ! Мир будет принадлежать нам!
– А т-то как же, – пробормотал Иенс, которого разбирало неуместное веселье.
– Мы, люди, плоть от плоти этого мира, станем управлять собственной судьбой. И Круги падут!
– Неп-пременно п-падут, – согласился Иенс. – Отчего бы им не п-пасть?
– Мы покинем инферно и заживем в новом мире, свободном от страданий, в мире справедливости и согласия!
Чем дальше, тем больше слова Василиска напоминали Иенсу речовки Вигго, так что доктор решил внести свою лепту.
– Землю к-крестьянам! – выдохнул он. – Зав-воды рабочим! С-смерть угнетателям! Восьмичасовой р-рабочий день и б-бесплатные завтраки г-голодающим!
Такое дополнение магистру не понравилось. Он отвернулся от своей паствы и, склонившись над Иенсом, прошипел:
– Захлопни пасть, сынок. Ты портишь мне представление.
– Из-звини. Я имп-провизирую. Если д-дашь текст, исп-правлюсь.
– Я ведь могу делать это долго. Тебе будет больно.
– Что «это»?
– Увидишь. А пока возьми пример со своего возлюбленного аптекаря и придержи язык.
– Ап-птекаря? Это ты убил Шауля?!
Магистр снова отвернулся и принялся копаться в своей мантии. Иенс понял, что с ним просто играют. Ну что ж. Не ожидал, что придется брать пример с голубоглазого выскочки, а вот поди ж ты, пришлось. И так скоро… Каков привет, таков и ответ, как говорила незабвенной памяти бабуся.
– Ч-что, ишешь еще одну ла-ладанку? Там ты запечатлен с м-моей б-бабушкой? Или с ее б-бульдогом?
Вместо ладанки Василиск излек из-под мантии длинный черный осколок. Стекло или обсидиан с бегающими в нем – наверное, от пламени факелов – красными искорками.
– А это за-заколка моей к-кузины?
– Когда сын напоит кровью отца! – возопил магистр, оставив вопрос без ответа.
«Неужели я выглядел таким же идиотом, когда мордовал Кея?» – подумал Иенс и внутренне съежился от стыда. Это оказалось его последней мыслью – потому что убийца высоко занес осколок и вонзил его Иенсу в грудь. Папаша не обманул: было очень больно. А потом стало никак.
Маяк Безбашенный, он же Франсуа Бонжу, он же Виктор Мак Ферн, по матери О’Сулливон, ждал. Он ждал тридцать лет, или даже дольше, с самого рождения, или еще дольше – с тех пор, как Господин F устроил тот неудачный случай на рыбалке. А может, ждал и раньше, когда преследовали семью его матери, когда в Город явились Господа, когда Королева
Ему уже показалось, что ожидание было напрасным, когда осколок дрогнул и поплыл. Не талой водой, а жгучей вязкой смолой Месть всосалась в рану. Края разреза начали затягиваться. Маяк облегченно вздохнул, потому что его ожидание подошло к концу.
Тот, кто лежал на самодельном алтаре, открыл глаза. Над ним склонилось лицо, непристойно розовое – то ли от света факелов, то ли от красной мантии. Розоволицый радостно улыбался.
– Магнус, я же говорил – все будет хорошо. Говорил, что ты не умрешь.
Тот, кто лежал на алтаре, обдумал эти слова. Приподнявшись на локте, он ответил:
– Я-то, конечно, не умру. Потому что бессмертен. А вот ты умрешь.
Выкинув вторую руку, он сжал горло розового человечка и с удовлетворением следил, как выпучиваются и без того выпуклые глаза. Человечек немного подергался и затих.
Затем воскресший встал. Те, кто собрался в зале, рухнули на колени, все как один. Над черной толпой пронесся голос:
– Что ты нам прикажешь?
Пришлось обдумать и это, и одна мысль показалась особенно удачной.
– Почему бы вам не перебить друг друга во имя меня?
Его послушались.
Когда последние вопли затихли, он прошел к лестнице. Дорога показалась смутно знакомой, по крайней мере нужный рычаг нашелся сразу. Выбравшись из-под ангельского крыла, он пересек мертвый Храм и без усилий распахнул дверь. За дверью лежал пустой рынок, засыпанный снегом. Неподалеку в окнах светились огоньки. Там скорчились люди. Люди ждали в темных переулках за рынком, в кварталах бедноты, в грязных лачугах, но стены их лачуг были сложены не из дерева и не из камня. Стены были сложены из ненависти. Ненависть текла по ржавым трубам, по глухим подземным туннелям, текла по венам людей и питала сердца. Они копили свою ненависть веками, копили и ждали возможности отомстить. Теперь они дождались.
Тот, кого ждали так долго, уже отшагал полрынка, когда над Городом пронесся крик. Крик этот, нечеловеческий, злой и свободный, вторил мыслям идущего. Господин R поднял лицо к небу и улыбнулся. Он чувствовал бодрость – бодрость, какой ни разу не ощущал при жизни. Еще он знал, что никогда больше не будет заикаться.
…Бесконечная ночь все же закончилась, как заканчивается все в Третьем Круге. Все, кроме, может быть, Вечности. Но Вечность, бывшее имя Королевы, давным-давно рассыпалась, разлетелась на ледяные осколки, так что можно с уверенностью утверждать – заканчивается все.