Хозяин жизни

Мельникова Надежда Анатольевна

— Маш! — окликает меня Дусманис.

И все. В животе взлетает целый рой чокнутых бабочек. Он приехал ко мне?! Он сюда прикатил, чтобы увидеть меня? Но это же безумие. Мои лёгкие всё больше и больше наполняются вожделением вместо воздуха, мне нечем дышать.

Я убираю волосы за уши, мельком глянув в окно школы, понимаю, что я покраснела от носа до ушей. Меня колотит от избытка адреналина.

Сжимаю в руках сумочку, мну кожаный ремешок и на ватных ногах следую к дорогой черной машине. Дусманис открывает для меня дверь.

— Садись! — скорее приказывает, чем просит. Мы смотрим друг

на друга. Все мое нутро сопротивляется, здравый смысл орет:

«Остановиться и не усложнять себе жизнь каким-то ужасно идиотским, необдуманным поступком».

Но в груди что-то отчаянно жжет. И я залажу на переднее сидение.

Когда я сажусь, чересчур узкая юбка подпрыгивает вверх, туго обтягивая бедра, пиджак также натягивается, подчеркивая задорно стоящую в пушап лифчике грудь. На ум приходит плохая училка из одноименного фильма. Дусманис себе не изменяет, жадным взглядом осматривает мои бедра, сканирует грудь, не оставляя без внимания ни единого участка тела. И только вдоволь насмотревшись, возвращается к моему лицу. Мне становится жарко.

— Поговорить надо, Маш.

А я на руки его смотрю, что сжимают руль. Часы крупные рассматриваю, татуировки, что очерчивают запястья. Красиво, стильно и очень горячо.

— Да, — опьянев от очередной порции его убийственного запаха, выдавливаю из себя, налюбовавшись.

Но в голосе Дусманиса нет игривости или двусмысленности.

— Ты как жена должна поговорить с Артуром и прекратить это.

Почему-то мне кажется, что он говорит о нас с ним, но Дусманис бросает мне на колени красную методичку.

Вздрагиваю, совершенно не понимая, что происходит. Зачем мне это?

— Ты блог его смотрела? — чеканит жёстким тоном отец моего мужа. Стыдно сказать, но мне совсем неинтересно, что он там снимает.

— Артур увлекся марксизмом, он снял большую сумму денег на атрибутику и методички. Маш, они там революцию планируют.

Артур собирается свергать существующую власть? Сквозь туман волнения и влечения к его отцу до меня доходит смысл его страхов, и я не могу сдержать усмешку.

— Артур не будет ничем таким заниматься, он только разговаривать умеет.

— Плохо же ты знаешь моего сына, — этот упрек достигает цели. — Он в детском саду, чтобы освободится из плена нянечек, ход под забором ложкой прорыл.

Мне не нравится весь этот разговор. Тон, которым Дусманис указывает мне получше следить за своим мужем. Я тянусь к ручке, чтобы уйти.

— Я поняла Вас, Михаил Сафронович, я поговорю с ним. Что-нибудь еще? — получается чересчур чувственно и как-то на выдохе.

И это «что-нибудь» повисает между нами тугой полупрозрачной паутиной. Дусманис будто не хочет меня отпускать. Он молчит, и я молчу, но наши лица и тела… Такое ощущений, словно нас канатами тянет друг к другу. Между нами рождается тот самый «миг до поцелуя», который невозможно прервать. Он бьет бешеным пульсом и коротит сердечным ритмом.

И мы зависаем над консолью авто, когда между нами остаются считанные сантиметры. Вот сейчас, еще секунда и он накроет мой рот своим. Но Дусманис смотрит за меня, будто почувствовав, что за нами наблюдают.

— Тебя ждут, — резко отстраняясь.

Оборачиваюсь, смотрю в окно. Там, посреди стоянки,

замерла Катька с открытым ртом. Она стоит с упавшей с плеча сумкой и просто смотрит на нас. Она забыла о приличиях, а я вдруг вспоминаю, что замужем и, вылетев пулей из машины своего свекра, хлопаю от души дверью.

Глава 26

— Машка, ты просто красавица, моя красавица, — зарывается носом в распущенные волосы, прижимая меня к себе, муж.

Его рука покоится на моей талии, а я чувствую очередной укол совести. Да уж, сегодня я расстаралась. Посетила салон и сейчас мои волосы выглядят просто шикарно, как никогда прежде. Они блестят яркой медью и закрывают половину спины шелковистой волной. В салоне мне сделали макияж. На мне коротенькое цветастое платье, а еще блестящие босоножки на высоком каблуке, которые делают мои ноги зрительно длиннее и стройнее. Но все это я сделала не для него. Сегодня вечер Азалии и именно она будет блистать на сцене, петь свои песни и получать корзины цветов в подарок. Она и так очень привлекательная, а сегодня затмит всех. И мне жизненно необходимо выглядеть хорошо. Не спрашивайте для чего, я сама не знаю.

Густой цвет прожектора окрашивает лицо Артура в синий, и я улыбаюсь мужу. А сама верчу головой, в поисках того, на кого я даже смотреть не имею права.

— Кого-то ждешь? — спрашивает Артур, пригубив золотистую чайного цвета жидкость.

Сегодня мой муж «идет во все тяжкие» и пьет виски.

— Катьку же Азалия тоже пригласила, — снова вру, не краснея.

Катька-то конечно должна прийти, но выглядываю я совсем не ее, хотя стараюсь этого не делать. Оно само как-то получается. Артур сегодня одет в белую рубашку и черные брюки. Выглядит он нарядно. Но его внешний вид у меня вызывает стойкую ассоциацию со школьником на выпускном балу.

Катька таки приходит, и мы заказываем яркие пьяные коктейли.

Спустя десять минут несмешных исторических шуток, Артур замечает каких-то знакомых отца и оставляет нас с подругой наедине.

— Теперь я понимаю, что ты говорила правду о том, что Дусманис позвал тебя в машину обсудить ситуацию с блогом сына, — подруга довольно красноречиво указывает подбородком в сторону входной двери в зал, где стоит отец моего мужа с огромным букетом красных роз.

Вижу этого шикарного мужика с цветами «не для меня» и выкидываю трубочку, выпивая чертов коктейль залпом. По телу тут же разливается алкогольное тепло. Руки и ноги становятся ватными, немея под влиянием градусов.

Артур замечает отца и, проталкиваясь сквозь толпу, пожимает ему руку. Алкоголь делает мои чувства острее. Я не хочу туда смотреть, но не могу с собой справиться. Перекинувшись парочкой слов, отец с сыном расстаются. Дусманис садится за вип-столик с кожаными диванами, кладет руку на спинку и, вальяжно попивая виски, следит за тем, что творится на сцене. А мне хочется удавиться, потому что он окидывает зал небрежным взглядом и, мельком взглянув на меня, просто опускает голову в знак приветствия. Этот кивок, он как пощечина, очень хорошо отрезвляет. Я уже жалею, что притащилась сюда, что готовилась и нарядилась. Мне хочется поехать домой и спрятаться под одеяло.