Хозяин жизни
Шрифт:
— Прости, Артур. Я просто не могу.
— Что ты не можешь, Маш?! — переходит на крик Артур. — Вчера могла, а сегодня не можешь?!
На него смотреть страшно. В какой-то момент я даже думаю остаться, таким несчастным он выглядит. Оперся о косяк, голову свою держит. В мятой рубашке, наполовину выправленной из брюк, и с прической, которая нелепо сбилась торчком на затылке. Но ведь я не только себе. Я ему жизнь порчу. Я его кислорода лишаю своей жалостью. А вдруг повезет ему, вдруг встретит того, кто блог его
Но не об этом сейчас. Совсем не о том. Жмурюсь крепко-крепко. Только не вспоминать, не думать, не чувствовать.
Артур успокаивается, держится, губы сжимает, гордость в нем играть начинает. Лицо каменное делает, руки на груди скрещивает. Он думает, что если сейчас в позу встанет, я сама прибегу, когда перебешусь. Ведь именно так исторически сложилось. Но я не вернусь. Потому что дело совсем не в Артуре. И, приподняв сумку с пола, я вызываю такси и еду к маме.
Глава 32
— Я говорила, что этот брак совершенно дурная идея, — подхватывает шумовкой пельмени мама и накладывает мне на тарелку маленькие, кругленькие магазинные кусочки теста.
Натыкаю один из них вилкой и пожимаю плечами. Мне плохо. И не физически, мне морально плохо, из меня будто все соки высосали.
— Брак вообще дело тухлое, — садится напротив меня мама и щедро посыпает перцем свою тарелку.
Никогда не понимала эту ее любовь к изрядно острой пище.
— Сказал человек, который никогда в своей жизни замужем не был, — с грустью подкалываю я ее.
Без радости, чувствую себя абсолютно опустошённой.
— А что я там не видела, Маш? Носки грязные или трусы?
Снова пожимаю плечами, прожевывая пельмешку.
— Ну не встретился мне в жизни мужик, ради которого я в огонь, и в воду.
По моей коже пробегает дрожь. Отрываю глаза от маминого лица и туплю в тарелку. Чувствую до сих пор его прикосновения. Я встретила такого мужчину. Вот только кому от этого легче?
— Все какие-то серые, обычные, неинтересные, — смеется мама, поднимая вилку и указывая ею на меня. — Ну вот как твой Артур, примерно такие.
Усмехаюсь. Аппетита совсем нет, но я продолжаю есть по инерции.
— Любовник у меня есть. Федор Михалыч, ты его знаешь, с третьего подъезда, отлично выполняет свою часть сделки. Два раза в неделю по вторникам и четвергам он наполняет мое тело здоровьем.
Я вздыхаю и продолжаю есть. Через силу.
— Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы он остался у тебя навсегда, ма?
— Упаси господи, — забавно перекрещивается мама и, несмотря на удушающую тоску, я снова усмехаюсь. — Вот жена его, Елизавета, замечательная женщина, у нее хватка такая мертвая, как у бульдога. Если ей надо, чтобы Федор прочистил сливные трубы, она его из-под земли
Еще один громкий вздох с моей стороны.
— Тебе самой-то чистить некому, ма.
— А я сантехника приглашу, за деньги. Он мне, Машка, так прочистит тут все, что тебя в трубу запихнуть можно будет.
Грустно улыбаюсь. Моя остроумная мама, всегда умела поднять мне настроение, но в этот раз оно слегка дергается, словно удав, лениво приподнимает сонную голову и снова плюхается вниз. Мама смотрит на меня очень внимательно, а я собираю тарелки и ставлю их в раковину.
— Не волнуйся, доча, помиритесь, — подходит она ко мне, забирает вилку и обнимает, прижимая к большому материнскому сердцу.
На секунду становится легче. Все-таки мама, есть мама.
— Помиритесь, — повторяется она, — если, конечно, — мама запинается. — Если это не то, что я думаю.
— А что ты думаешь, ма? — спрашиваю я дрожащим голосом, утыкаясь в мамино теплое плечо.
— Что ты рога своему Артуру наставила. Но волнует тебя совсем не это. Тот, другой, тебя волнует. А его рядом нет и, судя по всему, не будет.
Я непроизвольно дергаюсь. А мама не дает отстраниться и прижимает крепче, заботливо поглаживая меня по голове.
— Хорошо же я тебя воспитала, что ты сразу от мужа ушла.
Закрываю глаза и начинаю тихонько плакать. И откуда она только все знает? Наверное, когда становишься мамой, все видится иначе.
— Мне на работу пора, — шмыгаю носом.
— Конечно, доча.
— Ты мне напиши, что к ужину купить, — натягиваю пиджак, беру сумку.
Мама с грустью опирается о косяк двери и от былого ее веселья не остается не следа. Она переживает за меня. Ей больно за меня, а я не знаю, чем облегчить эту ее боль. Потому что свою спрятать я не могу. Да и от кого прятать? От матери? Она все равно все поймет, она же мама.
Уроки длятся бесконечно долго. Открываем букварь и начинаем читать.
— Буква «В». Какие слова вы знаете на букву «В»?
— Ворона!
— Вася!
— Ватка!
На душе так горько, что я не могу собраться и вести урок с непринужденной легкостью и юмором, как делаю это обычно. Мне даже дышать трудно, будто в помещении душно или накурено. Но это конечно не так.
— Мариночка, читай, пожалуйста.
— Ва-ву-вы, — трясет хвостиками девочка с большими синими глазами.
Я благодарю ее, вызываю кого-то еще, но в затылке невыносимо давит. Очень тоскливо внутри, хочется закрыться в каморке за моим кабинетом и просто напиться. Но это конечно не выход. Да и отпустит совсем ненадолго. Наверное, чтобы выкинуть из головы отца моего мужа нужно время. А может и оно не поможет, я не знаю. Тягучая пустота тянет меня на дно. Я хочу себя куда-то деть, но ничего путного в голову не приходит.