Хозяйка Айфорд-мэнор
Шрифт:
И девушку охватила тоска.
Камин в общем холле теплился столь убого, что тепла даже не ощущалось… Казалось, дом доживал свои последние дни, и этот камин, его сердце, готов был потухнуть в любую секунду. От сырых, серых комнат тянуло унынием и печалью… И запахом, от которого у Аделии скрутило желудок. Это солома, устилавшая пол, пренеприятно смердела: ее давно следовало сменить.
К тому же, даже в этот солнечный день, внутри холла стояла гнетущая полутьма из-за прикрытых ставнями окон, и пылинки, кружась в единственном луче света от входной двери, казалось щекотали Аделии
— Почему не протоплен камин? — спросила она, раздражившись одним только видом своего нового дома. — Почему сопрела солома? И… разве здесь не было прежде ковра? Я помню, в день свадьбы…
— Ковер мы продали, моя госпожа, — отозвался слуга, пожимая плечами. — Считай, через месяц после того…
— Но почему?
— Господин нуждался в деньгах. А наш управляющий знать не знал, где ими разжиться… К тому же, остались долги.
— Какие долги?
— Так со свадьбы, моя госпожа. Хозяин порядком поиздержался, устроив такое застолье, чтоб не зазорно было перед соседями и друзьями.
У Аделии сдавило виски: каждое слово слуги булыжником ложилось на плечи. Ей не хотелось бы верить ни в единое слово, но зачем бы ему говорить ей неправду…
— Но разве мой муж не богат? — спросила она едва слышно. И знала, что выглядит жалко в этот момент, но нуждалась в честном ответе.
— Был когда-то, — ответил слуга, явно смущенный, — да все богатство его убежало сквозь пальцы. Со смерти отца мастер Джон делами мэнора мало интересуется… Да что там, он вообще их забросил. Покойный наш господин, мистер Айфорд, в гробу, верно, ворочается, видя, как род его идет по миру… Так что и внукам ничего не останется.
— Как же овцы? — спросила Аделия. — Целые пастбища сочной травы? Помню, в Ланкастере люди шептались, что в шерсть Айфордов одевается целая Англия.
Слуга лишь руками развел и вздохнул.
— Может, и было это когда, а теперь мы не только продать, мы состричь эту шерсть неспособны. Денег нет, чтобы стригалей пригласить… Да и овец не так много осталось. Большая часть ушла за долги мастера Джона…
Все это было много хуже, чем Аделия представляла… Еще в Лондоне ей стало казаться, что супруг экономит на ней, но она полагала то скаредностью натуры или, по крайней мере, желанием уязвить, наказать ее за случившееся на свадьбе. Словно это она, а не его собственный друг сыграл с ним эту скверную «шутку»… Но теперь она осознала весь ужас их положения: все, чем они по правде владели, ее собственный муж носил на себе. Все эти драгоценные камни, нашитые на дублеты из дорогого сукна, все эти перстни, шляпные броши и пояса. Кроме них у Айфордов не было ничего…
Ничего, кроме этого серого дома с едва теплящимся камином и протекающей крышей.
— Брэди, я хочу поговорить с управляющим, — попросила она. — Пригласи его, пожалуйста, в кабинет.
И слуга замялся на месте.
— Моя госпожа, — произнес, явно страшась огорчить ее еще больше, — управляющий уж неделю как в доме не появлялся. Так и сказал, когда уходил: «Ноги моей здесь больше не будет».
— Почему он так сделал? — возмутилась Аделия. — Как он мог уйти, ничего не сказав своему господину…
— Да он каждый раз
Слуга явно дожидался ответа, обнадеживающего заверения в том, что хозяйство удастся спасти, выплатить все долги и зажить добрым домом, только Аделия не представляла, как можно добиться такого.
Как быть, когда у тебя в животе ненавистный мужу бастард, хозяйство в полном упадке, и супруг не намерен это как-то исправить, и страшно до жути, что об этом узнает отец. Он-то мечтал сделаться тестем барона, богатого, знатного человека, а вышло как раз-таки наоборот.
И обвинит он, конечно, ее, свою непутевую дочь, как любил он говаривать, и даже не вспомнит, как сам буквально тащил ее к алтарю. И слезы ее мало что значили…
— Могу я посмотреть расходные книги? — спросила девушка, чтобы хоть что-то сказать.
И Брэди повел ее в кабинет, где на полках хранились бухгалтерские гросбухи за последние годы… В них, если дело велось исправно, вносились любые финансовые движения: будь то оплаченный счет, товары, поступающие в поместье или увозимые из него, — все записывалось на их толстых страницах аккуратной рукой. Ее отец фиксировал все, вплоть до покупки отделанных кружевом воротников, носовых платков и дамских подвязок…
Аделия с трудом сняла книгу с полки и положила на стол — ее охватила какая-то священная робость: отец и близко ее к своим книгам не подпускал — и она, пролистав до последней страницы, поглядела на последнюю запись.
— «Мешок бобов», — прочитала она. И повела пальцем чуть выше… Выплата за бочонок вина, за подбитые у сапожника туфли, за кусок батистовой ткани…
— Это Бенсон выплачивал тем, кто не мог больше ждать, моя госпожа. Выкручивался как мог…
Аделия ощутила себя такой беззащитной перед числами в книге, что на мгновение онемела. Брат как-то пытался учить ее математике, да отец воспротивился: «Не дури девке голову, дуралей, зачем бабе числа считать, лишь бы мила была да приятна в общении. А еще плодовита! Большего и не требуется».
— Где я могу найти Бенсона? — спросила она. — Может быть, он вернется, если его попросить…
Брэди как-то неуверенно хмыкнул.
— Да в городе он, госпожа, куда ему деться, просто… я не уверен, что он согласится.
— И все-таки я попробую, — решила она.
Подошла в задумчивости к окну и отдернула полную пыли портьеру — яркий свет ослепил ее на мгновение.
А потом она увидела человека: он как раз входил в ворота.
Коллум Шерман явился за лошадью…
По-хорошему ей бы выйти и высказать благодарность за помощь, однако она не могла себя пересилить: стоило только увидеть его, как стыд заставлял ее сердце сжиматься.